MOSCOWJOB.NET

ИНФОРМАЦИЯ статья № 57

категория :  ОБЩАЯ       Быт дворянской Москвы (6 часть)     Свадьба великого князя Василия Иоанновича Когда свадебные чины были назначены и им объявлены указы, во дворце начинались приготовления к свадебным торжествам. Для этого убирались некоторые палаты дворца и заготовлялись все предметы, необходимые для свадебных обрядов.   Для выхода жениха приготовлялась брусяная изба или золотая палата. В ней жених ожидал повестки о том, что невеста уже ждет его на своем месте. Для встречи жениха и невесты и последних обрядов перед венчанием и для обеда после брака убиралась или Средняя, или Золотая, или Грановитая палата. Во всех назначенных для торжества палатах ставились иконы, столы и лавки. Сами палаты, а также и лавка убирались коврами и другими материями. Полавошники первого наряда были суконные со львами, а второго — суконные же с разводами. Столы ставились особые для молодых и лиц, назначенных по наряду. Первый стол накрывался тремя скатертями, и на нем ставились перепеча и сыр, а на всех были хлеб и соль. Для обеда приготовлялись столы, кроме стола для молодых, прямой, кривой, приставок. Перед царским столом ставилось чертежное место для жениха и невесты. Оно убиралось бархатом, другими драгоценными материями и золотыми сголовьями. Из предметов, необходимых для свадебных обрядов, приготовлялись два осыпала, свечи, фонари, головной убор невесты — кика с убрусом и фатой, — ширинки, каравай, перепеча, каша и куря верченое. Осыпала приготовлялось два. Одним осыпали молодых после убора невесты, а другим — при входе в сенник. К свадьбе великого князя Василия Иоанновича велено было приготовить осыпало на золотом блюде, в трех местах его насыпать хмелю и на каждом месте положить по девяти соболей и по девяти платков бархатных, камчатных, атласных, с золотом и без золота, «и всякие девять платков были бы разных шелков, и отмерить те платки длиною в четверть с вершком аршина, да поперек в четверть». На тех же трех местах велено было положить по девяти «меньших пенязей, а были бы пенязи величиною с золотой, а иной и меньше». На второй свадьбе царя Михаила Федоровича на блюдо положено было, кроме всего этого, по девяти белок, а пенязи взяты были восемнадцать золотых, а девять золотых угорских. Кроме обручальных, для жениха и для невесты приготовлялись особые свечи. На второй свадьбе царя Михаила Федоровича велено было государеву свечу приготовить в три пуда, а государынину в два пуда, а на первой свадьбе царя Алексея Михайловича изготовили государеву свечу в два пуда, а государынину в полтора пуда. Каравай жениха и невесты На каждую свечу одевались обручи чеканные, широкие, золотые, а сами свечи обертывались еще соболями. Свечи эти бывали с молодыми в палатах и в соборе при венчании, а отсюда прямо вносились в сенник и ставились там в одной кади с зерновым хлебом. После свадебных пиров из них приготовлялась одна свеча и отдавалась в собор к местным образам. Свечи эти, как и обручальные, зажигались водокрещенскою свечой. Для этих свечей приготовлялись особые фонари, которые несли над ними во время выходов. Для головного убора невесты приготовлялась кика с фатой и убрусами, а для подарков со стороны невесты жениху и гостям — ширинки и убрусы, состоявшие из платков и полотенец, вынизанных жемчугом и расшитых золотом и шелками. Каравай жениха и невесты пекли назначенный боярыни с особыми обрядами. На царских свадьбах караваи обшивались красною камкой, а государев каравай покрывался турецким золотым бархатом, а царицын золотым атласом. На караваях нашивались тридевять золоченых пенязей «с одной стороны золочено и чеканено, с другой било и гладко». На первой свадьбе царя Алексея Михайловича на каравай было положено еще по четыре пары соболей, по десяти рублей пара. Для караваев приготовлялись особые носила, обитые красным бархатом гладким. Из яств для свадебных обрядов приготовлялись перепеча, каша и куря верченое. Перепеча приготовлялась из сдобного теста в виде конуса с гранями. Она вместе с сыром, хлебом и солью приносилась раньше в ставилась на столе молодых. С обрядами варилась и каша для молодых, приносившаяся в фарфоровых горшочках, обернутых двумя парами соболей. Куря верченое готовилось тоже нарочито для молодых. Курица эта жарилась не на противне, а на вертеле. Самого главного внимания требовало приготовление сенника, или холодного помещения для опочивания молодых. Убор сенника считался делом весьма ответственным и почетным и потому поручался особо приближенным боярам и боярыням. На всех четырех стенах и над окнами изнутри и снаружи ставили по иконе Божьей Матери. Стены сенника убирались материями и коврами. Четыре стрелы В четырех углах его втыкались четыре стрелы и на них вешались по сорока соболей и по калачу. На лавках по углам же ставили оловянники с медом. В левой стороне сенника приготовлялась постель. Она стлалась на тридевяти ржаных снопах, поверх которых клалось семь перин и бумажников, а также оголовья, или подушки бархатные, атласные и камчатные. Постель в таком виде покрывалась одеялом. Подле постели, в головах, ставили два изголовьица в на них полагали шапки государские. В ногах у постели расстилали ковер и на нем клали кунье одеяло и соболью шубу, а поверх покрывали их простыней. Когда все постельные уборы приносили в сенник, то впереди шли с иконами Рождества Христова и Рождества Богородицы и, принесши их в сенник, ставили в головах у постели. Здесь ставили кадь, насыпали ее зерновым хлебом и после венчания ставили в нее свечи государя и государыни. Все эти приготовления совершались особо назначенными лицами, с соблюдением особых обрядов, и последние из них оканчивались утром того дня, в который назначена была свадьба. День царской свадьбы назначался после избрания невесты. Все свадебные торжества на языке того времени назывались государевой радостью. На совершение своей радости государи всегда испрашивали благословение у митрополита или патриарха. Накануне свадьбы вечером или же в самый день ее утром государь-жених в сопровождении своих бояр, окольничих, думных людей и дворян торжественно выходил к патриарху или митрополиту в Успенский собор и в другие кремлевские храмы, чтобы попросить благословения Божье на предстоящую радость. В Успенском соборе государь обращался к святителю с речью, в которой просил его благословить на вступление в законный брак и молить за него Господа. Святитель благословлял государя образом и отвечал ему речью. 5 февраля 1626 года царь Михаил Федорович пришел в Успенский собор и просил патриарха Филарета, своего отца, благословить его на вступление в брак с Евдокией Лукьяновной Стрешневой. Обращаясь к патриарху, царь произнес: «Великий государь наш, святейший патриарх Филарет московский и всея России! По воле Всеблагого и Всесильного в Троице славимого Бога нашего и по совету и благословению вас, великого государя отца нашего, и матери нашей великой государыни иноки Марфы Ивановны, пройзволили мы сочетатися законному браку, по апостольскому преданию и святых отец правилам». Обряд выдавания Посаженый отец должен был сопровождать жениха из внутренних покоев в столовую избу и отсюда, получив известие о прибытии невесты в Грановитую палату, идти туда и посылать боярина звать государя в палату. Посаженая мать выбиралась всегда из ближайших родственниц. Она находилась всегда при невесте и сидела за столом в большом месте. На последних свадьбах она осыпала молодых и кормила государыню в сеннике кашей. Дружки выбирались с жениховой и невестиной стороны, с каждой по два, иначе дружка и подружье. Чин их был таков: они созывали гостей на свадьбу, на свадьбе говорили речи от царя и от тысяцкого и рассылались с дарами от молодых. Когда жених, приготовившись к венчанию, выходил в Золотую палату, дружки посылались к невесте звать ее в Грановитую. В Грановитой палате во время последних сборов к венчанию старший дружка резал перепечу и сыр, а мдадший подносил их вместе с ширинками царю и гостям. При выходе жениха и невесты они шли впереди. Свахами выбирались преимущественно жены дружек и также разделялись на старших и младших. Чин их был таков: «царицу укручивают, и оберегают, и платье надевают, и снимают». Они обязаны были неотлучно быть при невесте и всюду водить ее под руки, где ей приходилось ходить, и усаживать за стол и в сани. Были еще две особо почетные обязанности — «выдавать» молодую и «вскрывать». Эти обязанности исполнял или посаженый отец, или же ближайшие государевы родственники. Обряд выдавания совершался в первый день свадьбы, а вскрывания — во второй. Выдавали мужу молодую в дверях Грановитой палаты, когда молодые отправлялись в сенник. Вскрывали молодую в сеннике, подымая стрелой ее головной покров. Поезжане выбирались из бояр, из детей боярских и дворян с их женами. Они ожидали у Красного крыльца выхода молодых к венчанию. Когда трогался свадебный поезд, одни из них ехали впереди, а другие следовали за санями невесты. Тот же порядок соблюдали и при обратном шествии. Для торжественности и многолюдства поезжан набирали всегда в большом количестве. Сидячие бояре и боярыни выбирались со стороны обоих молодых, кажется, не для исполненния каких-либо обязанностей, а для почета. Они сидели за столами на особых почетных местах, выше других гостей. Первое место «И мысля о том многие дни», приказывал думным дьякам составить свадебные разряды и в них «расписать на роспись» всех лиц поименно, кому «на своей царской радости» быть в каком чину, и при этом объявить указ, чтобы все пожалованные в свадебные чины отнюдь не спорили о местах своих и не тягались с другими из-за своей знатности и родовитости, но чтобы все в чинах своих были «не по родам и не по чинам и не по местам, а где кому в каком чину указано быти, и тому по тому и быти». При этом добавлялось, что если кто породой своей, или местом, или чинами в свадебном деле учинит смуту, «и в том свадебном деле учинится помешка, и того за ослушание и смуту казнить безо всякого милосердия, а поместья его и вотчины взять на царя». Вместе с этим указывалось тем свадебным случаем и впредь не пользоваться и в место себе не ставить его, не гордиться им и из-за него не ставить себе выше, а других поносить — иначе тоже угрожали великая опала и наказание. Все свадебные чины пользовались в свое время большим почетом и принимались за особую царскую милость к пожалованным на те или другие свадебные должности. Последних было довольно много, а количество исполнявших их лиц и еще больше. Первое место между свадебными чинами занимал тысяцкий. Это звание считалось самым важным и самым почетным и предоставлялось царским родственникам или же первейшими сановникам. На свадьбе тысяцкий должен был неотлучно быть при женихе и водить его под руку во время переходов из одной палаты в другую. С течением времени посаженый отец занял место тысяцкого при женихе, а тысяцкий стал уже вторым лицом после него и «в поезду большим человеком». Среди женских чинов первою была тысяцкого жена. Впрочем, особа с таким названием встречается только однажды — на свадьбе великого князя Василия Ивановича. Она находилась безотлучно при невесте, чесала ей голову и осыпала жениха с невестой. На других свадьбах эти обязанности исполняли старшие свахи. Посаженый отец занимал на свадьбе место отца новобрачных. Он был первым лицом на свадьбе, пользовался самым большим почетом, заседал в самом большом месте за столом, а потому выбирался обыкновенно из царских родственников, а на свадьбах удельных князей посажеными отцами были сами цари. На первой свадьбе царя Иоанна Васильевича посаженым отцом был брат его князь Юрий Васильевич, а на свадьбах князей Юрия Васильевича и Владимира Андреевича — сам царь Иоанн Васильевич. Свадебный чин В назначенное время царь приходил в тот дом в особливую ему изготовленную палату с одним очень престарелым боярином и садился на украшенном стуле. Те боярские и княжеские дочери, убравшись в лучшие свои девические уборы и дорогие платья, приходили пред царя по порядку, одна после другой, и поклонялись до ног его. Царь всякой девице жаловал платок, расшитый золотом и серебром, унизанный жемчугом, бросая девице на грудь; и которая ему понравилась, ту и взял себе в жены, а всех остальных отпустил и пожаловал вотчинами и деньгами. «Об этой церемонии, не ведая ее подлинно, — замечает записавший этот рассказ, — древние истории писатели многие плетаху лжи на великих царей российских, якобы они те заповеданные товары сами высматривали, и другие прочие басни лживые слагаху по ненависти к российскому народу». Из привезенных красавиц царь сам выбирал себе самую лучшую, которая приходилась ему по душе. Свое решение царь выражал тем, что подавал избранной своей невесте платок и кольцо. Тотчас же после избрания царская невеста торжественно вводилась в царские хоромы, в которых и оставалась до времени свадьбы на попечении и под надзором ближних боярынь и своих и государевых родственниц. Это введение в царские хоромы сопровождалось особым обрядом наречения царской невесты. Для нее читалась особая молитва наречения, и на голову ее возлагался царевий дивичий венец, причем невеста нарекалась царевной и ей давалось и новое царское имя. После этого дворовые люди «царицина чина» целовали крест новой государыне, а по Москве и по всем другим городами посылалась грамота с наказом, чтобы везде Бога молили о здравии новонареченной царицы, поминая на ектеньях43 ее имя вместе с именем государя. Когда таким образом царская невеста была избрана, царь отлагал всякие государские и земские дела, на время переставал их «правити и расправу чинити» и приступал к приготовлениям всего необходимого ко дню своей свадьбы. Эти приготовления совершались по исстари заведенному свадебному чину и касались всех подробностей предстоящего события. Прежде всего царь со своими боярами и думными людьми держал совет, кого из бояр и из думных и ближних людей и из жен их назначить в какой свадебный чин со своей стороны и с царицыной. Московские государи На этом осмотре доверенные царя должны были выбрать самых красивых девиц и составить им особую роспись. Красавиц этих к назначенному сроку нужно было доставить в Москву, и здесь их ожидал еще смотр, более подробный и тщательный, в присутствии самых близких к государю лиц и самого царя. «Московские государи, — говорит Павел Иовий, — желая вступить в брак, повелевают избрать из всего царства девиц, отличающихся красотой и добродетелью, и представить их ко двору. Здесь поручают их освидетельствовать надежным сановникам и верным боярыням. Наконец после долгого и мучительного ожидания родителей та, которая нравится царю, объявляется достойной брачного с ним соединения, прочие же соперницы ее по красоте, стыдливости и скромности нередко в тот же самый день, по милости царя, обручаются с боярами и военными сановниками. Таким образом московские государи, презирая знаменитые царские роды, подобно оттоманским султанам, возводят на брачное ложе девиц большей частью низкого и незнатного происхождения, но отличающихся тилес- ной красотой». Для выбора невесты великому князю Василию Ивановичу было записано 1500 девиц. При выборе третьей супруги царю Ивану Васильевичу «из всех городов свезли невест в Александровскую слободу, и знатных и незнатных, числом более двух тысяч». В Москве их размещали в особом доме, разделенном на отдельные помещения, с 12 кроватями в каждом. Красавицы, свезенные со всего государства, ожидали здесь своей участи. Одна из них, которая сама была на смотре царя Ивана Васильевича, передала любопытные подробности об этих днях своей жизни. Рассказ относится ко времени избрания царем третьей жены — Марии Васильевны Собакиной, дочери новгородского купца. Царь повелел своим князьям и боярам дочерей своих, которые к замужеству достойны, привезти всех в Москву. На пребывание им был устроен дом преизрядный, изукрашенный, со многими покоями; во всякой палате было 12 постелей, для каждой девицы особо. Все девицы в том доме и пребывали, ожидая царского осмотра. Царские свадьбы Русские люди это семейное торжество назвали вторым земным почетом». Эта великолепная характеристика русской свадьбы нашла свое полное выражение в древних свадьбах наших царей. Это были, действительно, лучшие минуты в жизни не одних только молодых, но с ними вместе и в жизни Москвы и всего Московского государства. Мы остановим внимание не на их семейном и государственном значении, но исключительно на бытовой стороне их, на тех обрядах, которыми обставлены были свадьбы московских царей. Верные лучшим заветам византийской и своей родной старины наши предки старались выразить их в таких блестящих и торжественных формах, которые вполне отвечали их высокому представлению о свадьбе вообще и царской в особенности. Эти обряды начинались выбором невесты, продолжались в свадебных приготовлениях и в самом совершении брака и заканчивались пышными свадебными пирами. Царская свадьба в древней Руси начиналась домашним советом, который держал царь с патриархом, митрополитом, другими высшими духовными лицами или властями, со своими боярами и думными людьми. Когда царь задумывал жениться, то он обыкновенно «с патриархом советовал, и со властями, и с боярами, и с думными людьми говорил, чтоб ему сочетаться законным браком». На этом совете царь получал благословение духовенства и приговор бояр начинать, с Божьей помощью, святое дело и исполнить свое желание: «и патриарх и власти на такое доброе дело к сочетанию законныя любви благословили, а бояре и думные люди приговорили». Получив благословение, царь начинал выбирать себе невесту. Выбор царской невесты был делом продолжительным и весьма нелегким. Дело в том, что царь сам выбирал себя девицу в невесты и в этом выборе руководился единственно своим личным усмотрением. Со стороны невесты не требовались ни знатность происхождения, ни близость ее родителей к царскому двору, ни богатство. Счастье стать царскою невестой обусловливалось исключительно красотой девицы, ее непосредственными личными достоинствами. Требовалось лишь одно: чтобы девица при взгляде царя пришлась ему по душе, а происхождение ее и состояние и все другие посторонние соображения в расчет не принимались. Пированье для молодых На третий день свадьбы пированье для молодых и всех гостей было у тестя и тещи молодого князя, причем после обеда они и все их гости дарили молодых различными подарками. Этим и оканчивалось свадебное «веселие». На всем этом веселье, по замечанию Котошихина, «девиц и мусик никаких не бывает, кроме того, что в трубки трубят и бьют в литавры». Этой музыкой заведывал тоже ясельничий. Когда молодые приезжали из церкви домой, «и в те поры ясельничий повелит играть потешникам в сурмы и бубны, тихо, чинно, немятежно, благолепно, доброгласно». «Как, милостию Божьей, совершится свадьба, и молодой князь с княгиней вступят в домашнюю жизнь», тогда они приносили благодарение родным и почетным гостям и устраивали для них у себя свадебный «отвод», ответный пир, как это уложено было старыми людьми и соблюдалось «без всякой порухи, чтобы не было на смех и на позор». Молодые прежде всего должны были сообразить: есть ли припасы, кого чем потчевать? есть ли «достаток на все харчи и проторы?». При этом все расходы должны были совершаться по силе и достатку и на свой «истинник», а не в «надсаду» и не в долг. Если на отвод хватало средств, то молодые призывали старого человека, «зватого», который бы смыслил свое дело, знал, кого и как позывать по старому обычаю. Угостив его с почетом, молодой князь говорил ему: «Придумалось-де мне с княгиней справить свадебный отвод про родных и добрых людей, как ведется исстари. А на тот отвод просим позывать, сватушка, дорогих гостей». При этом молодой называл всех непременно по имени и отчеству, «с поклоном и почетом», кого хотел пригласить к себе на отвод. Когда он кончал свою речь, молодая княгиня подавала зватому хлеб-соль на полотенце и молвила только поклон отцу с матерью: «Ино то не женское дело, кого звать и кого чествовать и как чему быть; да и не стать вслух, при людях, своим умом наказывать; на то есть глава — муж законный, на то есть совет без людей, с очи на очи». Отпустив зватого, молодые приглашали стряпуху, выдавали ей всякие припасы, причем княгиня старалась чествовать ее, «чтобы от нее в людях была слава хорошая». Снаряжали столы дубовые, вынимали скатерти и всякую «рухлядь» из женина приданого, «чтобы гости видели, чем наделил родимый батюшка с матушкой в замужество». Опочивание молодых Во время опочивания молодых, равно как и во все время свадебных празднеств, дом, где была свадьба, находился под наблюдением особой охраны. Для этого из старых людей выбиралось особое лицо с свадебным чином ясельничего, и в помощь ему давали еще двух молодых. Наши предки при свадьбах особенно боялись всяких чар и навождений, и ясельничий должен был зорко смотреть, «чтобы недобрые люди не учинили какого лиха». Для этого он должен был охранять самих молодых, сани, в которых ехала невеста, и по всему двору должен был устроить «крепкие караулы из добрых людей, чтобы не было какой порухи от злых людей». Во время сна молодых он должен был всю ночь караулить с мечом ту клеть, где почивали молодые, чтобы им не учинил злой человек какого лиха. За это береженье молодой князь с княгиней, после пированья, дарили ясельничего ширинками золотными, угощали яствами и питиями вдоволь, а тысяцкий посылал ему в дом каравай «с двумя поддатнями, во славу ясельничаго». На другой день после свадьбы молодые отправлялись в разные бани — муж со своими друзьями, а невеста со своими близкими родственницами, и после этого молодой отправлялся ко всем своим и жениным родным созывать их к обеду. Привхав к своим тестю и теще, он бил им челом за то, «что они дочь свою вскормили и вспоили и замуж выдали в целости, в добром здоровье». Перед самым обедом жених из знатных бояр со всем поездом отправлялся ударить челом царю. При входе в палату к царю все они кланялись в землю, и царь спрашивал о здоровье молодых. Жених кланялся в землю, и царь поздравлял молодых с законным браком, благословлял образами и жаловал соболями, платьем и другими подарками, причем молодому и всему поезду подавал питья и отпускал домой. В это же самое время и молодая посылала к царице и царевнам подарки, а царица и царевны спрашивали о ее здоровье. Перед обедом молодая дарила различные подарки всем чиновным людям, а родители и гости в свою очередь благословляли молодых образами и дарили им «у кого что прилучилось». Благословению родителей По окончании венчания посылалось известие родителям жениха, «что венчались в добром здоровье». Вскоре же приезжал к ним и весь свадебный поезд в том же порядке, как отправлялся он в церковь. Родители с остававшимися у них родными встречали молодых на дворе, благословляли их образами, подносили им хлеб-соль и осыпали их зерновым хлебом. Весь свадебный поезд садился за стол, и начиналось пированье. Котошихин говорит, что в это время открывали невесту, но, кажется, в действительности это открытие происходило на второй день брака, как это узнаем из обрядов свадеб царских. После третьего кушанья дружки вставали и благословлялись у родителей «новобрачному и новобрачной идти опочивать». По благословению родителей дружки и свахи провожали молодых в сенник почивать. В опочивальне молодой садился на лавку или постель, и жена должна была разувать его с левой ноги. Когда она нагиналась, чтобы снять мужний сапог, муж вынимал из-за кушака плеть и слегка отсчитывал по спине жены несколько ударов. Впоследствии плеть была оставлена, и молодой бил жену по спине голенищем своего сапога. Иностранец Корб38, по-видимому, именно этот обряд передал в изменненом виде. Он говорит: «После всех обрядов отец молодой в присутствии ее мужа спрашивает дочь, закрытую покрывалом: хочет ли она быть его женой? После решительного ответа, отец берет новую плеть и бьет ею свою дочь, говоря: “Да вспомнишь ты, любезная дочь, по сим ударам власть отца, в которой ты находилась; она и доселе над тобою, только переходит в другие руки. За ослушание своего мужа вместо меня будешь наказана этою плетью”. После сего отец передавал плеть зятю, а зять, принимая от тестя плеть, говорил, что хотя он и не думает иметь в ней нужды, но берет как дорогой подарок и обещается хранить. Следуя обычаю, молодой полученную от тестя плеть запрятывал за кушак». Проводив молодых в сенник, гости снова усаживались пировать. «Спустя час боевой» родители посылали дружку спрашивать молодых о здоровье. Когда молодой отвечал, что они в добром здоровье, тогда отправлялись к ним сенник женщины поздравлять молодых и пить заздравную чашу. В это же время тысяцкий посылал дружку к родителям невесты сказать им, что молодые в добром здоровье. Дружку за добрую весть дарили ширинкой и усердно потчевали. Поздравив молодых, женщины оставляли их снова почивать, а сами возвращались пировать. «Во время этих пиршеств, — по словам Олеария, — замужние женщины позволяют себе разного рода шалости и проделки с своими знакомыми неженатыми людьми, а также с мужьями других жен, так как их собственные мужья не могут наблюдать за ними, будучи совершенно пьяными». Венчание молодых Во всяком случае в этих рассказах иностранцев есть несомненно и верные черты народных обрядов, соблюдавшихся нашими предками при венчании. Что касается до действительных церковных обрядов, соблюдавшихся в то время при венчании, то они имели некоторые, хотя и несущественные, особенности от настоящих. Венчание совершалось после обедни. В день брака священник участвовал во всем свадебном поезде и читал молитву жениху перед тем как ехать за невестой, а в доме невесты перед одеванием ее, перед чесанием головы, после одевания невесты и, наконец, перед тем как ехать в церковь. На паперти священник читал жениху и невесте особую молитву, кадил им и вводил в самый храм. При обручении священник не произносил никаких слов и обручал жениха золотым кольцом или крестом, а невесту железным. При обручений же иногда бывало и пострижение власов жениха и невесты. Священник брал ножницы и постригал крестообразно, говоря: «постригается раб Божий во имя Отца.». Перед самым браком священник тоже кадил брачующихся. Вопросов о добровольном согласии на вступление в брак не предлагалось. При надевании венцов священник произносил: «Господи, Боже наш, славою и честию венчай его (или ее)». Венцы держали над женихом «кум», а над невестой «кума». После пения «Отче наш», дьякон возглашал «Вонмем», а священник: «Преждеосвященная святая святым», — и причащал новобрачных св. дарами при пении «Чашу спасений прииму». После причащения священник подавал чашу с вином, которая тут же разбивалась. После венчания молодых сажали «на лавицу», и священник читал молитву «на снятие венцов», молодые целовались, и бракосочетание оканчивалось. Венцы в то время имели в большинстве случаев самую простую форму деревянного ободка, высотой от 1 до 2 вершков, на наружной стороне которого делались священные и живописные изображения. Только уже к концу XVII века венцы в форме короны получают широкое распространение. Женщины, бывшие в церкви Когда священник кончит, все находящиеся в церкви зажигают маленькие восковые свечки; священнику подают деревянную позолоченную чашу с медом, из которой он поит молодых, поздравляя их с новым брачным состоянием. Взяв чашу и отведав из нее немного, они бросают ее на пол и топчут ногами, говоря эти слова: “Так будем попирать и растопчем всех, кто захочет поселить ненависть и ссору между нами”. Женщины, бывшие в церкви, бросают на молодых лен и конопляное семя, желают им здоровья и долгой жизни и изобилия во всем, нужном для их хозяйства. Потом идут к ним в дом». Когда священник, по словам Флетчера, соединит руку невесты с рукою жениха и таким образом «свяжет брачный узел, невеста подходит к жениху (стоящему у самого конца аналоя) и падает ему в ноги, прикасаясь головой к его обуви, в знак ее покорности и послушания, жених накрывает ее подолом кафтана или верхней одеждой в знак обязанности своей защищать и любить ее. После того жених и невеста становятся рядом у самого конца аналоя, и здесь к ним подходят сперва отец и другие родные невесты, кланяясь низко жениху, потом родные жениха, кланяясь невесте, в знак будущего между ними свойства и любви. Вместе с тем отец жениха подносит ломоть хлеба священнику, который тут же отдает его отцу и другим родственникам невесты, заклиная его перед Богом и образами, чтобы он выдал приданое в целости и сполна в назначенный день, и чтобы все родственники хранили друг к другу неизменную любовь. Тут они разламывают хлеб на куски и едят его в изъявление истинного и чистосердечного согласия на исполнение этой обязанности и в знак того, что будут с тех пор как бы крохами одного хлеба или участниками одного стола. По окончании этих обрядов, жених берет невесту за руку и вместе с ней и родными, которые за ними следуют, идет на паперть, где встречают их с кубками и чашами, наполненными медом и русским вином. Сперва жених берет полную чарку или небольшую чашку и выпивает ее за здоровье невесты, а за ним сама невеста, приподняв покрывало и поднося чарку к губам как можно ниже (чтобы видел ее жених), отвечает ему тем же». Подробности мало вероятные, хотя бы, например, потому, что родители брачующихся в действительности никогда не присутствовали при самом венчании. Может быть, Флетчер по неведению так назвал сватов жениха и невесты. “Раститеся и множитеся” Между тем предстоящие в церкви свадебные гости зажигают маленькие восковые свечи и подают попу деревянную вызолоченную чашу или просто стеклянную рюмку с красным вином, из которой священник дает пить брачующимся так, чтобы каждый из них мог пить по три раза и за последним разом допить все вино. Тут жених бросает пустую рюмку о пол, разбивает ее и топчет ее кусочки ногами вместе с невестой со следующими словами: “Да расточатся так и да потребятся так нашими ногами все те, которые вознамерятся возбудить вражду и ненависть между нами!” Тут предстоящие женщины обсыпают новобрачных льняным и конопляным семенем, желают им счастья, и некоторые дергают и тащат невесту, как бы желая отнять ее у жениха, но жених и невеста крепко держатся друг за друга. Наконец жених уводит невесту из церкви к саням, сажает ее, сам же опять едет за ней верхом. Около саней невесты несут шесть горящих восковых свечей, а провожающие гости и приятели опять (как и во время поезда в церковь) начинают выделывать разные грубейшие шутки». Еще менее понятны были церковные обряды другому иностранному путешественнику — Петрею; однако некоторые подробности народных обычаев при венчании, описываемые им, довольно любопытны. «Священник, — говорит он, — требует сначала своего должного, а именно нескольких печеных пирогов, и как скоро получит их, венчает и соединяет молодых: сперва начинает петь 127 псалом Давида, потом подходит к жениху, кладет руку ему на голову и говорит: “Скажи мне, господин жених, хочешь ли взять себе в жену эту нежную молодую девицу и любить ее в нужде и довольстве? Не будешь ли бранить и корить ее крепким словом и бить кнутом и палкой? Не бросишь ли ее, когда она будет слаба, больна, дряхла?” Жених отвечает на это: “Нет”. Точно так же обращается он и к невесте и спрашивает, что, “будучи такой молоденькой и нежной, намерена ли она взять себе в мужья такого великана и будет ли удовлетворять его как дева? Хорошо ли будет вести его домашнее хозяйство? Сохранит ли ему верность, когда он устареет, сделается слаб и дряхл?” Она отвечает на это: “Да”. Священник тотчас же берет веночек из полыни и кладет его на головы им и говорит: “Раститеся и множитеся”, — потом читает, благословляет их трижды крестиком и говорит: “Что Бог соединил, того никто не должен разлучать”. Отец и мать В это время дружка подносил от невесты ширинки жениху и всему поезду и посылал родителям жениха. Этим заканчивались все подготовительные к венчанию обряды. Снова все садились в глубоком молчании. Посидев немного, дружка вставал и просил отца с матерью благословить молодых ехать к венчанию. Отец и мать благословляли дружку словом, а на отпуске благословляли жениха и невесту образами, и потом отец, взяв дочь свою за руку, отдавал ее в руки жениху. Весь свадебный поезд отправлялся в церковь. Путь князя и княгини до саней устилали камками и тафтами. Отец и мать провожали их до ворот и потом с своими гостями возвращались в хоромы и усаживались за стол в ожидании вестей от жениха. Жених сажал невесту в сани или в колымагу, а сам садился на коня верхом. Свадебный поезд отправлялся в церковь в предшествии священника с крестом. Лошадь, которая везла невесту в церковь, а равно дргие, вокруг шеи и под дугой обвешивались множеством лисьих хвостов. Иностранцы, бывавшие в России, рассказывают некоторые подробности народных обрядов и при самом венчании в церкви, но рассказы их об этом представляюся маловероятными. По словам Олеария, «в церкви довольно большое пространство пола, где должен совершиться обряд венчания, покрывается красной тафтой, а на ней постилается еще особый кусок этой материи, на которую становятся жених с невестой. Перед венчанием делаются священнику по его требованию приношения, состоящие из пирогов и других печений. Затем над головами жениха и невесты держат образа и благословляют врачующихся. Потом поп обеими своими руками берет правую руку жениха, левую невесты и трижды спрашивает их: желают ли они иметь друг друга и жить неразлучно? Получив ответы, священник обводит венчающихся кругом и поет 127 псалом, который жених и невеста, обходя круг, как бы приплясывая, повторяют по частям. После этого кругового хождения священник возлагает на головы жениха и невесты довольно красивые короны, или венцы. Но если из брачующихся кто-либо вдовец или вдова, то венец возлагается не на голову, а на плечи, причем, во всяком случае, поп произносит: “Раститеся и множитеся”, — а сединяя их, говорит далее: “Что Бог сочет, человек не разлучает” и проч. Помолившись Богу Все были одеты в кафтаны и терлики бархатные, атласные и черные лисьи шапки. Все эти лица составляли собственную невестину свиту. У жениха были свои и каравайники, и свечники, и другие свадебные чины. В сенях приготовлялся поставец с разными питиями, чарами и ковшами, «чем бы угощати». Когда в доме невесты оканчивались все приготовления и сама она была уже совершенно готова к венчанию, все усаживались на своих местах, а на жениховом месте, рядом с невестой, сажали мальчика. Жениху в это время посылалось известие, что ему уже «пора ехать по невесту». Благословясь, жених поднимался со всем своим поездом и отправлялся за невестой. Впереди каравайники несли хлеб на носилках, а за ними ехали, летом верхом, а зимой на санях, поп с крестом, тысяцкий, жених и весь поезд. Отец невесты и ее сидячие бояре встречали жениха с честью на дворе, и все входили в хоромы по чину. При входе жениха мать, сваха и все боярыни невесты поднимались с своих мест; одна невеста не вставала и сидела на своем месте, прикрытая камкою. Помолившись Богу, жених подходил к своему месту, поднимал мальчика и сам садился рядом с невестой. Все в тишине и порядке садились на свои места. Посидев немного, вставал дружка, кланялся на четыре стороны и «благославлялся» у отца и матери приступить к последним приготовлениям к венчанию. В это же время вставала с своего места сваха, молча кланялась на все четыре стороны и «благославлялась у отца и матери новобрачному князю и княгине голову чесать». Дружка снимал с блюда покрывало и завешивал им княгиню от князя молодого, сваха начинала чесать («по трижды») головы жениха и невесты приготовленным гребнем, предварительно опуская его в чашу с вином или медом. Распущенные волосы невесты сваха собирала и заплетала в две косы, одевала ей на голову венец из тонкого листового золота или серебра и покрывала ее покрывалом, на котором был нашит крест. В это время женщины пели песни. Когда сваха убирала голову невесты, дружка «разнимал» сыр, резал перепеча и обносил ими весь свадебный поезд после благословения их священником. К оставшимся в доме жениха его отцу, матери, родным тоже посылали сыр и перепеча. После покрытия невесты сваха кланялась образам и благословлялась у отца и матери осыпать жениха и невесту «осыпалом» из хмеля и денег. Женихова сваха Точно так же, если бы родители невесты не приготовились к назначенному сроку и не захотели выдать свою дочь, проведав про жениха, что он пьяница, или «зернщик», или уродлив, или иное что-нибудь дурное, — то жених бил челом патриарху же. С виноватого по суду в пользу правого брался заряд, прописанный в записи, а.молодым людям предоставлялось свободно вступать в брак, с кем захочет жених, или за кого выдадут невесту. По приезде с приданым в доме жениха начинались приготовления к завтрашнему дню, дню свадьбы. Жених созывал к себе на свадьбу родственников и чужих людей, с кем был в дружбе, причем всех их приглашал «в чиновные люди и в сидячие бояре и боярыни» и каждому поручал ту или другую обязанность и в соответствие с этим чин при свадьбе, по обычаю. То же делалось и с невестиной стороны. Женихова сваха приготовляла брачное ложе на сорока ржаных снопах, а подле него ставилось несколько кадей с пшеницей, ячменем и овсом, «чтобы вступающие в брак, — по замечанию Олеария, — в сожительстве своем имели всегда изобилие в пище и в средствах к жизни». В самый день венчания происходили последние приготовления к свадьбе. В одной из палат в доме родителей невесты ставилось особое место для жениха с невестой, покрытое бархатом или ковром. На нем клалась подушка атласная или бархатная же. У места ставились два человека держать по сорок соболей. По сторонам места ставились две скамейки для тысяцкого и свахи, а перед ним стол, покрытый двумя скатертями. На столе размещали перепечи и калачи и особо ставили четыре блюда. На одном блюде полагали сыр и перепечу, которую потом надо было резать; на другом — хмель осыпной, деньги золотые, девять соболей да камки и тафты всякие, на третьем — ширинки и на четвертом — кику, а под кикой клали «подзатыльник, да подбрусник, да волосник, да покрывало»; здесь же ставили тару золотую или серебряную, а в нее вливали немного меда или вина и всыпали «хмельку да две маковицы», а около нее клали гребень. Около самого места два человека — каравайники — держали носилки с караваем и сыром, покрыв атласом или бархатом золотным, один — свечник — стоял со свечой «в кошельке», а еще двое — фонарщики — держали большой фонарь. Родители жениха Родители жениха посылали смотреть приданое самых главных лиц при свадебных обрядах: тысяцкого, его жену и других почетных сватов, по преимуществу из своих близких родных.Поезжан встречали и с почетом сажали на главные места, «где хлеб-соль», и после этого родители невесты начинали показывать им приданое «чинно, неспешно, распорядительно, благолепно». Когда оканчивался осмотр, приданое укладывалось в сундуки, шкатулки и короба, «где чему быть», и невестин отец подавал тысяцкому жениха, а мать невесты подавала на блюде жене тысяцкого ключи от сундуков. После этого мать приглашала гостей садиться, а отец спрашивал поезжан: «Все ли в угоду вам наше доброе и не забыто ли чего?» Тысяцкий вставал, кланялся и отвечал на этот вопрос: «Спасибо вам, Иван Иванович и Мария Андреевна, на вашем добре. Умели вспоить, вскормить Настасью Ивановну, умели и приданым наделить». На эти речи невестин отец подносил гостям «зелено вино», просил выкушать и не взыскать, «что доспеяно не так». После этого сваха снимала со стола хлеб-соль, а отец с матерью отпускали все остальное приданое: впереди выносили «Божие благословение», то есть образа, а за ними кладь с остальным приданым. Тысяцкий с другими сватами уезжал вперед в дом жениха, а после них ехала сваха с приданым, причем брачное ложе везли в колымагах, а кое-какие из других вещей неслись усердными людьми на головах. «Кровать, — по словам Флетчера, — на которой будут спать молодые, всегда доставляется со стороны невесты и обыкновенно очень роскошно отделана и стоит больших денег». Нужно заметить, что на отпуск приданого обращалось большое внимание, и родители невесты прилагали все заботы, чтобы все при этом было исполнено в точности и во всех подробностях по установившемуся обычаю, так как «весь тот чин и порядок устроены старыми людьми не даром, а с добрым смыслом, чтобы лихие люди не сказали: «что-де у молодой есть? И приданое-де не казано тысяцкому и по росписи не сдано». Если бы в назначенный день родные жениха не приехали смотреть приданое потому ли, что кто-нибудь «разбил» сватовство, наговорив жениху, что невеста «в девстве своем нечиста», или глуха, или нема, или увечна, или еще что-нибудь худое сказав про нее, или отказываясь от свадьбы по другим каким-либо причинам, — родители невесты били челом об этом патриарху. Родители невесты По этому известию жених отказывался от невесты и сватовство прекращалось. Если же невеста нравилась смотрелыцице, и последняя находила ее и доброй, и разумной, и «речью и всем исполненною», то жених по ее совету отправлял весть к невестину отцу, что он «излюбил» невесту, хочет с ним учинить сговор и записи написать и назначить срок, чтобы ему жениться, а невестину отцу непременно выдать за него свою дочь в тот срок. Известие это посылалось с прежними же сватами, и им же родители невесты приказывали дать ответ жениху, чтобы он приезжал «с небольшими людьми» для сговора и для назначения дня свадьбы. Жених по этому зову в назначенный день, нарядившись, отправлялся с своими близкими родными или друзьями в дом невесты. У невесты в это время тоже собирались близкие, встречали женихов поезд с честью, «как годится», вместе шли в хоромы и садились «по чину». Посидев немного, от имени жениха начинал говорить отец или другой родственник к отцу невесты, что они прихали «для доброго дела», «по его приказу». Отец невесты отвечал, что он рад их приезду и «хочет с ними делать сговорное дело». После этого обе стороны вели переговоры о дне свадьбы и «о всяких свадебных статьях». Согласившись на взаимных условиях, сейчас же заносили их в запись и составляли договор, в котором, между прочим, прописывали и «заряд», или неустойку, на случай если бы какая- нибудь сторона не исполнила чего-нибудь по записи к назначенному сроку. Когда все дело было кончено, начиналось угощение приезжих гостей. Невеста, между прочим, ни в чем тут не участвовала, и ее никому из приезжих не показывали. Лишь во время угощения от ее имени выходила мать или другая родственница дарить жениха ширинкою35. В свою очередь и жениху позволялось теперь делать подарки невесте. Он дарил ей разные женские украшения и между ними, как свидетельствуют иностранцы, новую плеть. За день до свадьбы происходили смотрины и отпуск приданого. Для этого убиралась большая палата в доме родителей невесты, и в ней выставлялось все приданое, каким награждали свою дочь родители. В палате ставились столы дубовые и покрывались скатертями «браными». В переднем углу на столе полагали хлеб с солью на блюде и покрывали ширинкою. По столам далее размещалось все приданое по порядку. Когда все было приготовлено, посылалась сваха к жениховым родителям и ей было велено говорить им: «Просим жаловать на смотрины приданого». Обиженный отец Иные обманутые мужья семейным расправам предпочитали суд патриарший и прямо являлись к нему с челобитьем и просили защиты. Начиналось следствие по договорным записям, допрашивались соседи и дворовые. Если оказывалось, что выдана именно та девица, имя которой записано в договоре, то все дело оставляли «потому так и быти», потому что «не проведав подлинно не женися». Если же обнаруживался прямой обман, и свидетельские показания подтверждали, что выдана не та девица, имя которой поставлено в записи, то брак расторгался, с виновного брали пеню и убытки жениховы, «да его же за такое воровство бьют кнутом или еще временем бывает больше того, каково полюбится царю». Таким образом и происходило, как свидетельствует Олеа- рий, что «иного обманывают, вместо красивой иной получает безобразную и уродливую жену, иногда даже вместо дочери дадут ему какую-нибудь другую родственницу, даже просто служанку, чему бывали примеры даже между знатными господами; почему неудивительно, что новобрачные живут между собой как кошка с собакой, и что побои жен у русских так обыкновенны». Котошихин по этому поводу говорит: «Благоразумный читатель! Не удивляйся сему: истинная есть тому правда, что во всем свете нигде такова на девки обманства нет, яко в московском государстве». С другой стороны, судебные дела возбуждались родными невесты именно за смотрины. Такого рода тяжбы происходили в тех исключительных случаях, когда отец допускал самого жениха на смотр своей дочери, будучи твердо уверен, «что ее пред людьми показати не в стыд», а жених между тем после смотра почему-либо переменял свое решение жениться на виданной им девице, начинал хулить и поносить ее «худыми и позорными словами» и отбивать других женихов от нее. Обиженный отец шел с челобитьем к патриарху. По суду или заставляли жениха против воли жениться на оскорбленной им невесте, или же, если он успевал жениться на другой, взыскивали с него за бесчестье. Смотрелыцица передавала жениху результаты своего осмотра, и если невеста ей не понравилась, то она советовала жениху больше к ней не свататься, потому что, по ее осмотру, невеста глупа, или налицо дурна, или на очи не добра, или хрома, или безъязычна. Обман гостей У родителей есть довольно причин держать так своих дочерей, потому что они, как и большей частью водится за русскими женщинами, очень склонны к нежному наслаждению, особливо же расположены к иностранцам». Катошихин подробно объясняет, каким образом возможны были такие прискорбные свадьбы. Дело в том, что невестины родители злоупотребляли обычаем скрывать невесту до бракосочетания и позволяли себе прибегать к разного рода хитростям при сватовстве. Когда в семье были две или три дочери, и одна из них была увечна очами, или рукою, или ногою, или глуха и нема, а другие сестры ее были во всем здоровы и «ростом, и красотою, и речью исполнены», то старались обыкновенно сбывать прежде всех увечную и для этого прибегали прямо в обману. Когда к одной из дочерей начинали присватываться женихи, то на смотринах показывали здоровую и красивую дочь, выдавая ее за настоящую невесту, но называя ее именем увечной дочери. Смотрельщица, найдя девицу здоровой, советовала жениху жениться на ней, не подозревая обмана. Составлялось условие, и в условии прописывалось имя увечной. Когда приходило время венчания, выдавали именно эту увечную, имя которой было прописано в договоре, а не ту, которую показывали. Лицо невесты покрывалось фатой, и ее никто не мог увидеть до другого дня после венчания. Говорить с ней никто не смел, и она сама хранила безусловное молчание во время всех брачных обрядов. Слепа ли она, или крива, или вообще безобразна лицом, нема ли, или глуха — все оставалось ни для кого невидимым в неизвестным. Хромоту ее точно так же никто не мог заметить, потому что когда невесте приходилось ходить, ее, по обычаю, водили под руки свахи, а искусные свахи умели скрывать всякий порок. Обман обнаруживался уже тогда, когда брак был совершен. Отсюда рождались семейные неурядицы и возникали судебные дела. Обманутые мужья производили семейные расправы с нелюбезными женами, били и мучили их, желая освободиться от них и для того насильно заставляя постричься в монашество. Некоторые жены смиренно принимали иночество, за других вступались родные и передавали дело на суд патриарху. По суду и следствию мучителей ссылали в монастырь на смирение. Если же муж и после смирения не хотел жить с женой «по закону», то их разводили, не позволяя обоим до известного времени вступать в новый брак. Женихова мать Когда же родители и приятели все-таки не отстают и говорят, что если жениху нельзя видеть невесту, то они хотят посмотреть на нее, — это и дозволяется им, если невеста без порока и увечья, и тогда отец, мать и две короткие их приятельницы отправляются в жилище невесты. Если она из зажиточных или богатых и в доме у нее много покоев, то сидит одна в комнате, разодетая и разряженная. Если она бедная или недостаточного состояния и в доме всего одна комната, она сидит, принарядившись, за занавеской, чтобы ее никто не видал. Подошедши к ней, женихова мать выводит ее из комнаты или из-за занавески, берет за руку, ходит с ней взад и вперед, оглядывает ее внимательно, не слепа ли и не хрома ли она, не колчет ли, не шелудива ли, или нет ли за ней какого другого недостатка и порока; если она довольна невестой, то говорит ей, что она будет за ее сыном; так и пойдут к столу, и веселятся. Потом невестина мать точно так же пойдет в дом жениха и тоже осматривает его, не слеп ли и не хром ли он и не имеет ли какого другого увечья». Такого рода смотрины вызывались строгим народным обычаем, по которому молодым людям и девицам отнюдь не дозволялось какими-нибудь способами сходиться и видеться, а тем более совещаться между собой о браке и обещать себя друг другу. Жениху показывалась невеста только на второй день после венчания. Даже старшие родные жениха видели невесту на смотринах только в первый раз. Неудивительно, что смотр невест был самый тщательный и самый подробный: приходилось сразу же решить, годится ли она в жены молодому человеку. Несмотря, однако же, на тщательность и добросовестность смотрелыциц, бывали случаи, что ожидания и надежды жениха не сбывались. «Часто бывает, — говорит Петрей, — что так как не дозволяется заранее видеть невесту, то женихи и берут за приданое колченогих, слепых и отвратительных женщин, меж тем как располагают взять других, прекрасной наружности. Так и сбывается пословица: Quisquis amat raman, raman putat esse Dianam. Да еще надо быть довольным этим случаем. Оттого-то часто и видишь большие ссоры в равнодушие между супругами, потому что они большей частью незнакомы между собой, никогда не видались прежде, а отданы друг другу и обвенчаны вместе. Все девушки, красивые и знатные, большей частью содержатся в домах взаперти: только и выход у них, что в церковь в праздник да еще на свадьбы. Любопытство смотрельщицы Когда так или иначе первое сватовство оканчивалось благоприятно, и близкие родные невесты на семейном совете приговаривали выдать ее замуж за предложенного жениха, то отец ее или тот, кто заступал его место, немедленно же приступал к составлению росписи приданого, какое он мог дать за невестой: образами, серебряной и иной посудой, платьями, деньгами, вотчинами, дворовыми людьми и т.п. Составленная роспись отсылалась к сватам, приходившим со стороны жениха. Невеста во все это время оставалась в полном неведении относительно всего, что происходило между ее старшими и что так близко касалось всей судьбы ее. «Люди, хоть сколько-нибудь знатные, — говорит Олеарий, — воспитывают своих дочерей в недоступных никому покоях, держат их сокрытыми от сторон них людей». «Желающий жениться, — по словам Г. Тетрея, — и посватать за себя чью-нибудь дочку, беден ли он или богат, дворянин или нет, высшего или низшего звания, он не может свататься сам и лично переговорить с девушкой: это бы осрамило его». Даже родители девушки сообщали ей о том, что она невеста, уже тогда, когда все предварительные переговоры о сватовстве и приданом оканчивались. Сваты передавали роспись жениху, и если жених соглашался на приданом по росписи, то посылал сватов к невестиным отцу и матери с просьбой показать ему невесту. Отец и мать отвечали посланным, что они рады показать свою дочь, только не самому жениху, а его отцу или матери, или сестре, или другой какой-либо замужней родственнице, «кому он, жених, сам верит». По этому обещанию жених посылал доверенное лицо смотреть невесту. Родители невесты в назначенный день созывали родных, приготовляли ее, наряжали в хорошее платье и усаживали за стол. Когда приезжала «смотрельщица», ее с честью встречали и с почетом сажали за стол рядом с невестой. Начиналось угощение смотрелыцицы обедом, а она тем временем переговаривала с невестой о всяких делах, выведывала ее разум и речи, всматривалась в лицо ее, очи, приметы, чтобы рассказать жениху, «какова она есть». Любопытство смотрельщицы не ограничивалось одними разговорами и осмотром лица. Осмотр был самый подробный и тщательный. С интересными подробностями описал его Петрей. «Если отец, — говорит он, — или приятели жениха попросят, чтобы жених еще до свадьбы посмотрел и полюбовался на невесту, родители ее отвечают на то отрицательно и говорят, чтобы он спросил про нее других, которые ее видали; им известно, какова она: этого и будет с него до венчания. Древне-русские свадьбы Народные свадьбы Свадьба была самым главным и самым торжественным моментом в жизни древнерусского человека. Такое значение ее обусловливалось общим характером всего строя древней Руси. Семья и семейные отношения лежали в основе всего государственного быта Руси и служили образцом для большинства его отправлений. Женатый человек становился гражданином наравне со взрослыми мужами и поседелыми стариками. С семьею же неразрывно соединялась именитость рода, в семье поддерживались честь и слава предков, в семье жила родовая гордость. Вот почему женитьба считалась важнейшим делом не для одних только молодых людей, вступавших в брак, и все ее, даже мельчайшие, подробности были строго определены в точные формы, которые неизменно сохранялись всякий раз и передавались из поколения в поколение. Сватовство начиналось семейным советом. Когда кто-либо собирался жениться сам или женить кого-либо из своих младших родных, то предварительно у жениха собирались его ближайшие родные и на этом домашнем совете выбирали из известных им какую-либо девицу, чтобы сватать ее в невесты жениху. На этом же совете выбирали сватов из особо почетных и близких жениху лиц и уполномочивали их начинать сватовство. Не может быть сомнения в том, что такое великое дело не начиналось без молитвы и благословения отца духовного. В назначенный день сваты жениховы отправлялись в дом намеченной девицы и объявляли старшим ее — отцу, или матери, или брату — о цели своего прихода. При этом сваты должны были справиться, желают ли родные девицы выдать ее за жениха и сколько дадут они за той девицей приданого платьем, деньгами, вотчинами и дворовыми людьми. Ближайший родственник девицы, если находил сватовство подходящим и жениха вполне желательным для своей девицы, отвечал, «что он девицу свою выдать замуж рад, только подумает о том с женою своей и с родичами» и потом о результате домашнего совета известит сватов своевременно. Иностранцы, посещавшие Русь Если же он находил сватовство нежелательным или знал о женихе что-нибудь дурное, что, например, он пьяница и т.п., то или прямо говорил, что не может выдать свою девицу за такого человека, или отказывал косвенно, отговаривался под каким-нибудь другим благовидным предлогом. Так начиналось сватовство со стороны родных жениха. Иностранцы, посещавшие Русь и оставившие о ней свои записки, свидетельствуют, между прочим, что сватовство начиналось большей частью со стороны родных невесты. «Родители, — говорит Олеарий, — имеющие сыновей взрослых, которых бы они хотели уже поженить, большей же частью родители дочерей, отправляются к тем, дети которых, по их мнению, могли бы составить приличный союз, заводят речь с самими этими молодыми людьми или с их родителями, либо друзьями и, высказывая к ним свое доброе расположение, стараются разузнать их намерение и мнение относительно бракосочетания их детей». Подробности сватовства такого рода очень любопытны, если только они достоверны. «Отец взрослой девушки, — говорит Петрей34, — желая выдать ее замуж, идет к знакомому ему молодцу, о котором ему известно, каков он, какого звания и сколько у него богатства, притом расторопность, обычай и приемы этого молодца ему нравятся, так что он охотно бы выдал за него дочку. Отец говорит с ним в таких словах: “Твои родители, мой друг, мои хорошие приятели; ты, твой нрав и приемы мне очень понравились; имя у тебя честное; все тебя любят; потому-то мне и хочется выдать за тебя свою дочку, если только она тебе полюбится. Приданого за ней столько-то в разных вещах: в серьгах, сшитых платьях, серебре, деньгах, скоте, лошадях, крепостных рабах, служанках и другом домашнем имуществе”». Если сойдутся они, молодец отвечает: «Когда ты желаешь меня в сыновья и в зятья себе, и тебе это кажется хорошим, а об этом подумаю, а ты попроси о том моих родителей и приятелей, я же буду согласен и доволен, что они надумают и решат». Когда его родители узнают об этом сватовстве и дадут на то свое согласие, они тотчас же толкуют о том, сколько отец должен дать приданого за дочерью, и, покончив это, назначают день свадьбы. Самостоятельное действие Самый обед должен был проходить не только в тишине и порядке, но с известной степенью благоговейного настроения присутствовавших. Для этого патриарший канонарх во время обеда совершал установленное чтение, а патриаршие и царские певчие попеременно пели соответствующие тропари и стихиры, или же каноны. Оканчивался обед благодарной молитвой. Сейчас же после обеда начинались заздравные чаши, или, по-нынешнему, тосты. Наша благочестивая старина стремилась и их совершать во славу Божью и для этого установила для них определенный порядок и формы, предваряя и сопровождая их песнопениями и нарочито составленными молитвословиями. Благодаря этому тосты в старину составляли из себя отдельное и самостоятельное действие, известное под именем чина за приливок о здравии царя. Что касается до другой половины царского дня при московском дворе, то о характере ее с полной вероятностью можно судить по обыденным вечерам московского государя. После обеда царь обыкновенно ложился спать и почивал до вечерни. Вечерню он слушал вместе со своими придворными и боярами. После этого наступало время отдыха и развлечений, которыми «тешился» государь в тесном кругу своей семьи и которых и тогда было весьма достаточно. Но и на них лежала печать своего времени. Едва ли не главным вечерним занятием государя было чтение душеполезных книг тогдашней исключительно церковной литературы. Любили государи послушать и живые рассказы людей старых и бывалых как о событиях давно минувших, так и о всем виденном и слышанном в странах далеких и чужих, особенно о богомольях. Поэтому при дворце постоянно жили бахари, домрачеи, а потом верховые богомольцы — нищие. Достаточно времени и внимания отводилось и разного рода увеселениям. Для них при дворце была особая потешная палата и при ней целый класс потешников, забавлявших царское семейство песнями, музыкой, плясками, танцеванием по канату и другими действами. Такими потешниками были веселые или скоморохи, гусельники, скрыпотчики, домрачеи, накрачеи, органисты, цымбальники, а также дураки-шуты, у царицы дурки-шутихи, карлы и карлицы. Флетчер говорит, что царь Федор Иванович вечернее время до ужина проводил с царицей в увеселениях, на которых шуты и карлы, мужеского и женского пола, кувыркались перед ним и вели песни, и это была самая любимая его забава между обедом и ужином. Среди царских потех издавна существовала и кукольная комедия. К концу же XVII века при дворе появляются и настоящая немецкая «комедия» с немцами-актерами, а потом и вечерние пиры с музыкой и танцами почти до рассвета следующего дня. Без сомнения, все эти увеселения занимали самое видное место в дни царских семейных праздников. Обрядность и роскошь В Грановитой палате устраивали особые столы для царя, патриарха, властей и бояр. Для каждого стола приготовляли и отдельный поставец. Как палата, так и столы и поставцы блистали роскошным и дорогим убранством. Против государева места вешали серебряное «паникадило» или люстру. Возвышение, на котором был стол государев, а также ступеньки и лавки убирались дорогими коврами. На поставце ставили сосуды «золотые, и серебряные, и сердоликовые, и хрустальные, и яшмовые, из лучших статей выбраны». По обеим сторонам государева места стояли стольники с мечами. У дверей палаты тоже стояла нарядная почетная стража. Крайчими, а также вина наряжать или «на погребе сидеть» и пить наливать, назначались именитые и ближние бояре. Другие из них «смотрели в столы» или потчевали гостей. У столов прислуживали в огромном числи стольники, чашники и другие тогдашние придворные чины, все в великолепных нарядах с золотом. По особому зову патриарх приезжал во дворец. Государь встречал его в сенях и, получив благословение, сопровождал его к столу. Войдя в палату, патриарх совершал обычное молитвословие («Достойно есть» и проч.) и благословлял стол. Когда все садились на своих местах, заведовавший царским поставцом являл государю стольников и чашников. Он сам шел впереди, а за ним по два человека в ряд все назначенные служить у столов. Постояв немного против государя, эта блестящая и именитая свита отправлялась по своим местам, и тогда начинался обильный и роскошный обед. Царица за этим столом не участвовала. У нее в это же время был свой стол для своих гостей. Ближние боярыни, а иногда бояре исполняли главные должности при ее столе. Обрядность и роскошь его были те же, что и у царя. Если же у царицы в это время не было стола, то она обыкновенно вместе с царевичами и царевнами и со своими родственницами смотрела на церемонию царского обеда. Для этого в Грановитой палате устроен был тайник (или смотрильная палатка), сохранившийся до сих пор, хотя уже совершенно в ином виде. Он находится вверху, над святыми сенями, у западной стены палаты, и смотрильным окном выходит прямо против того места, где искони стоит государев трон. В этом окне была вставлена смотрильная решетка, задергивавшаяся особым завесом. Из этого-то тайника, сквозь решетку, и смотрела царица с детьми и родственницами на великолепные церемонии, происходившие в палате. Кормовой поставец Когда наступало время обеда, то, по свидетельству Олеария, к столу не трубили, как это делалось обыкновенно при других дворах, но один из прислужников бежал на кухню и в погреб и громко кричал: «Государю кушанье». Тогда тотчас же бывало все готово. В столовой накрывался скатертью царский стол, а в соседней комнате приготовлялся кормовой поставец, на который кушанье ставилось прежде, нежели подавалось государю. Такой же поставец приготовлялся и для вин. Кормовым поставцом заведовал и кушанья отпускал с него государю дворецкий. С поварни, после того как все кушанья отведывал сначала повар в присутствии дворецкого или стряпчего, ключники несли их во дворец под охраной стряпчего. Сдавая их дворецкому, они должны были тоже отведывать каждый с своего блюда. То же делал и сам дворецкий, сдавая их стольникам. Последние несли их к царскому столу, но на стол не ставили, а в ожидании, когда потребуют, держали их на своих руках, приподняв их вверх. От стольников кушанье принимал крайний и, отведав с каждого блюда, ставил на стол. С теми же обрядностями подавались и вина. Их много раз отведывали, прежде нежели они доходили до царского чашника. Последний, сам отведав вино, держал кубок в продолжение всего стола и по требованию подносил его царю, тоже предварительно отведав при каждом требовании. Всех блюд за обыкновенным царским столом было до семидесяти, но царь кушал лишь такие, которые желал, а остальные все жаловал и рассылал боярам и своим придворным, «как немцам, так и русским, — по замечанию Олеария, — в особенности господам докторам, лейб-медикам и врачам». Весьма часто царский стол посылался духовным властям и иностранным послам, причем один из ближних бояр объявлял об этом пожаловании особой речью. В царские и торжественные дни стол государя отличался роскошью и великолепной обрядностью. Порядок и обряд Поэтому празднование царских дней иногда, по случаю постов или других каких-либо обстоятельств, переносилось на другие дни, более удобные для совершения торжества и пиршества. В дни своих семейных праздников московские цари прежде всего отправлялись в те храмы, которые (или приделы при них) были посвящены их ангелу или вообще дневному святому, и здесь, у «праздника», слушали обедню и молебен. Так, государь Михаил Федорович в день своих именин, 12 июля, приезжал к обедне в Вознесенский монастырь, где был придел во имя его ангела. Здесь же слушал обедню и патриарх московский. После обедни в дни своих именин или именин царицы, царевичей и царевен государи жаловали боярам и царедворцам именинные пироги. Для этого они выходили в столовую или переднюю палату дворца, а летом на крыльцо перед сенями последней палаты, и здесь лично раздавали каждому по пирогу. Духовным властям и монахам жаловались коврижки или пряники. В самой обширной и великолепной Грановитой палате происходил праздничный «стол». Порядок и обряд его были те же, что и при обыкновенном царском комнатном столе, отличаясь лишь роскошью и великолепием. Нужно заметить, что обеденный стол царя отличался умеренностью и простотой. Царю Алексею Михайловичу подавали обыкновенно самые простые блюда, ржаной хлеб, немного вина, овсяную брагу или легкое пиво с коричным маслом, а иногда только одну коричную воду. Во время же постов он лишал себя и этих скромных блюд, в собственной жизни давая пример строгого и неуклонного исполнения всех установлений церковных. «Великим постом, — говорит Коллинз, — царь Алексей обедал только по три раза в неделю, а именно: в четверток, субботу и воскресенье, в остальные же дни кушал по куску черного хлеба с солью, по соленому грибу или огурцу и пил по стакану полпива. Рыбу он кушал только два раза в Великий пост и соблюдал все семь недель поста. Кроме постов, он ничего не ел по понедельникам, средам и пятницам». «В постные дни, — подтверждает то же самое Котошихин, — в понедельник, и в среду, и в пятницу, и в посты, готовят про царский обиход ествы рыбныя и пирожныя с маслом с деревянным, и с ореховым, и с льняным, и с конопляным; а в Великой и в Успеньев посты готовятся ествы: капуста сырая и гретая, грузди, рыжики соленые, сырые и гретые, и ягодныя ествы, без масла, кроме Благовещениева дни, и ест царь в те посты, в неделю, во вторник, в четверг, в субботу, по одиножды на день, а пьет квас, а в понедельник и в среду и в пятницу во все посты не ест и не пьет ничего, разве для своих и царицыных и царевичевых и царевниных имянин». Государи московские И святители московские и московские цари всегда заботились о благочинии и благолепии крестных ходов. Особенно проявились заботы духовной власти после патриархов. Из множества указов и распоряжений по этому поводу, мы приведем одно. «В 1727 году по объявлению сороковых поповских старост, то есть благочинных, что 23 июня в крестном ходу из Успенского собора в Сретенский монастырь некоторые священнослужители в облачениях не были; иные от собора до монастыря были, а от монастыря до собора не были; за иных же попов были викарии, другие попы и диаконы, в подъеме из монастыря животворящего креста и большого фонаря учинились старостам и десятским не послушны, и тем ослушанием их были в подъеме остановка и неблагочиние, а от народа зазор не малый». Июля 3-го Дикастерия (предшественница консистории) определила: «1) с небывших и за которых были викарии взять штрафу — со священников по 10 р., а с диаконов по 5 р.; 2) которые из собора в монастырь или из монастыря в собор не были без благословных причин, с тех по упомянутому штрафу взять в полы, и 3) которые в ходу учинили неблагочиние, креста и фонаря остановку и по наряду старост и десятских долговременно не шли, от чего возымелось не малое в благочинии подозрение, учинить наказание нещадное плетьми при собрании всех сороков священнослужителей, дабы на то смотря их братии чинить так впредь было неповадно, и Бо- жие дело ими отправлялось бы по христианской должности со всеусердием, благочинно и неленостно». Государи московские издревле заботились о благочинии крестных ходов. Для этого еще царем Алексеем Михайловичем приказано было во время крестных ходов не производить торговли, снимать шапки, отнюдь не сидеть на лошадях и вообще вести себя скромно и благоговейно, присутственные же места в дни крестных ходов закрывать. Императрица Елисавета Петровна назначила вычет месячного содержания из жалованья тех чиновников, которые, быв назначенными, не явились сопутствовать крестному ходу. В царствование же Екатерины Великой закрытие присутственных мест в дни крестных ходов в Москве было заменено, в соответствии с Петербургом, обязательным назначением от каждого присутственного места «только некоторых персон в церемонию» для сопутствия крестному ходу. Указ этот не был отменен впоследствии. История Москвы Кроме этих общих и частных крестных ходов, бывали еще случайные и особенные: при встрече чудотворных икон и св. мощей, при вступлении святителей на паству, при проводах государя на войну и при встречах его после победы, а также при основании и освящении церквей и монастырей. История Москвы представляет тому многочисленные примеры. В XVIII веке замечается уже постепенное уменьшение крестных ходов, пока, наконец, митрополит Платон не издал в 1800 году Учреждения, по которому и теперь совершаются крестные ходы в Москве. Все крестные ходы московские разделялись на большие и малые. Различие между ними выражалось в неодинаковом количестве и неодинаковой важности носимых икон и других священных предметов, а отчасти в неодинаковом числе участвовавшего в них духовенства. В старых записях это различие обозначалось следующими выражениями: «ход большой со кресты и с чудотворными иконами» и просто «ход со кресты». Особую торжественность и великолепие получали большие ходы от участия в них патриарха и царя. И патриарх и царь непременно сопутствовали крестным ходам, если этому не препятствовали какие-либо сторонние обстоятельства, например, отлучки, болезнь, непогода. Торжественность патриаршего служения в этом случае увеличивалась сослужением с ним всех наличных в Москве духовных властей и несением в ходе всей московской святыни. Царь сам подымал иконы из своих придворных церквей — Спаса Нерукотворного и Благовещенского собора — и выходил «к ходу» в Успенский собор в наряде Большой казны, окруженный боярами. Впереди шли стольники, стряпчие, дворяне, приказные люди и гости, по два или по три человека в ряд, начиная с младших. Государя вели под руки стольники из ближних людей. Впереди этого шествия шел постельничий, за которым стряпчие несли царскую стряпню, полотенце, стул, подножье. Царицы и царевны в крестных ходах обыкновенно не участвовали. Когда царевна Софья Алексеевна в 1689 году последовала за крестным ходом в Казанский собор, тогда брат ее царь Петр «неприлично то дело быти глаголаше, за особое лицеея и за необыкность, и она того не послушав, исполнила по воле своей, а Петр не пошел за крестами и уехал в Коломенское». Вербное воскресенье Кроме и до ныне совершаемых, в то время были следующие крестные ходы в Москве. 1. В Вербное воскресенье, при всероссийских митрополитах и патриархах, пред литургией совершался крестный ход к Покровскому собору и Лобному месту, во время которого московский святитель ехал на осляти, ведомом московским царем. 2. Кроме того, в то время совершались местные крестные ходы от некоторых московских церквей и монастырей по прилегающей к ним местности. а) В мае месяце в разных приходских церквах Сретенского сорока совершался крестный ход около своих приходов по случаю бывших там некогда больших пожаров. б) 1 августа от церкви Преображения Господня в Пушкарях совершался крестный ход для освящения воды на Самотеку, а из других церквей — на смежные речки и пруды. в) В шестую неделю по Пасхе совершался крестный ход из Страстного монастыря, для обхождения Белого города, с иконой Страстной Богоматери. г) В Пятидесятницу совершался крестный ход из Никитского и Георгиевского монастырей и из соседних с ними церквей по улицам Никитской, Тверской и Дмитриевской по случаю опустошивших эту часть города пожаров. д) В неделю Всех Святых был крестный ход из Ивановского монастыря и соседних с ним церквей, который совершался по стенам прилегающей части Белого города. е) 21 мая ото всех церквей за Яузой с крестами, иконами и хоругвями собирались к Покровскому монастырю, а отсюда крестный ход разделялся на два: один шел к Новоспасскому монастырю, а другой — к Андроникову, и после литии все соединялись у Яузского моста, против церкви архидьякона Стефана. По окончании там молебна расходились к своим приходским церквам. ж) В неделю Всех Святых крестный ход Пречистенского сорока обходил свою часть Белого города, а Китайского — свою от Сретенского монастыря. Они соединялись у церкви Ржевской Богоматери. з) 11 июля совершался крестный ход из Успенского собора к церкви Ржевской Божьей Матери у Пречистенских ворот. и) 22 октября совершался крестный ход около Земляного города и даже одновременно около Кремля, Китая, Белого и Земляного города. Церковная история русская Псалмы выбирались из Псалтири или вновь составлялись сообразно с побуждением, по которому совершался ход. Иногда во время хода пели трисвятое17, как, например, в 610 году, при императоре Ираклии. С течением времени к псалмопению были прибавлены моления о мире церкви, о спасении душ, об отвращении бедствий, с подтвердительными на это многочисленными восклицаниями всего народа, подобно нынешним литиям8 на всенощном бдении. Впоследствии для каждого случая, для каждого рода бедствий составлены были особые каноны и молитвы, которые на литиях и были читаемы вместе с избранными чтениями из Евангелия и апостола. Отсюда чинопос- ледование крестных ходов стало принимать форму современных молебнов. Иногда же крестный ход соединялся с евхаристией19, которая и была совершаема в поле по общему чиноположению для литургии. В России крестные ходы были приняты от греческой церкви и существовали на всем пространстве ее истории. Сама церковная история русская начинается крестным ходом на Днепре для крещения киевлян. Летописи сохранили нам многочисленные примеры крестных ходов во все последующее время. Начиная от великих князей русских Ярослава I, Изяслава I и Владимира Мономаха, торжественно переносивших мощи св. князей Бориса и Глеба, крестные ходы совершались по самым разнообразным поводам применительно к обычаю церкви константинопольской. Кроме постоянных и общецерковных каковы: в Пасху, Богоявление, 1 августа, — на Руси много было крестных ходов случайных, вызванных различными обстоятельствами ее исторической жизни. Особенное развитие получили они в московский период русской истории, с особою торжественностью и особым великолепием совершались они в Москве при патриархах и царях всея России. Со времени Стоглава20 (1551 года) и до XVIII века крестные ходы были весьма многочисленны в Москве. Старая Москва в каждом событии своей истории видела милующую или карающую волю Провидения и старалась жизнь свою сделать непрерывным служением Богу. Весь год ее полон усиленных общенародных молебствий и крестных ходов. Порядок древних крестных ходов Таковым был замечательный крестный ход во время великого трехмесячного землетрясения, постигшего Константинополь и большую часть Греции на 30-м году царствования императора Феодосия Младшего, при патриархе Прокле. По случаю великого бедствия патриарх положил совершить на «Судебном поле» общенародное моление. В крестном ходе и патриарх и император смиренно шли без обуви. Во время самых молитв земля колебалась еще сильнее. Но то не прекратило богослужения, и народ, не умолкая, взывал: Господи помилуй! Тогда один отрок из среды народа в виду всех восхищен был на воздухе и там слышал ангелов поющих: Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный. Спустившись на землю, он пересказал, что слышал. И как только клир и народ воспели эту ангельскую песнь, землетрясение тотчас же прекратилось. Порядок древних крестных ходов немногим отличается от современных. Из различных священных предметов, которые были носимы в крестных ходах, необходимой принадлежностью был честный крест. При крестах издревле носили возженные святиль- ники и кадильницы. С ношением креста мало-помалу соединилось ношение священных знамен, или хоругвей, на которых были изображены некоторые события из христианской истории. Употребление хоругвей могло произойти в Константинополе от участия императоров в церковных ходах и преимущественно ходах победных. Так как со времени Константина Великого, заменившего в своем войске знамя языческого Рима знаменем христианской церкви — крестом, царские хоругвии всегда имели на себе изображение священных предметов, то впоследствии они были усвоены храмам и всем крестным ходам. Издревле в ходах восточной церкви были носимы также св. Евангелие, иконы Спасителя и Богоматери, прославленные чудесами иконы и мощи святых, а также святая вода для окропления мест, по которым совершалось шествие. Что касается до чинопоследования, которое было совершаемо во время крестных ходов, то в глубокой древности оно, по-видимому, ограничивалось, например, в покаянных ходах, одним всеобщим взыванием Господи Помилуй! По большей части чинопоследование крестных ходов состояло в противогласном пении псалмов, несколькими хорами по очереди. Общенародные благочестивые шествия В состав христианского богослужения торжественные шествия, уже со крестом во главе — крестные ходы, вошли еще в глубокой древности. Основание этому, несомненно, лежит в человеческом сердце, которое в тяжелой скорби и в великой радости ищет служения Богу, преимущественно всем открытого и для всех доступного. Еще о Константине Великом [ок. 285— 337] известно, что он не иначе отправлялся на войну, как в сопровождении священников, с преднесением креста, и пред сражением с неприятелями имел обыкновение совершать крестный ход. Императором Юстинианом уже законодательным порядком были определены отчасти время, а главное порядок совершения крестных ходов . Он узаконил совершать крестный ход пред началом постройки монастыря, храма или часовни и запретил крестные ходы без епископов и клириков. Он узаконил хранить священные предметы, употребляемые при крестных ходах, только в местах священных и позволил носить их во время ходов только хоругвеносцам. Общенародные благочестивые шествия всегда были в церкви Христовой, с самых первых лет ее существования. Еще апостола Павла церковь эфесская, со всеми своими пресвитерами во главе, провожала умилительно-торжественным шествием до корабля . Со времени же Константина Великого, когда церковь получила возможность открыто и торжественно совершать свое богослужение, крестные ходы получили широкое применение и развитие. Всякое выдающееся событие в жизни церкви вызывало общие молитвы с крестным ходом. Дни основания и освящения храмов, перенесение мощей и других священных предметов, как-то: частей креста Христова, Нерукотворного образа, встречи великих архипастырей, особенно Афанасия Александрийского и Иоанна Златоуста, дни приготовления на брань духовную с еретиками и военную с неприятелями, дни особых торжеств церковных и гражданских, — всегда сопровождались крестными ходами. Особенное развитие на Востоке получили так называемые умилостивительные крестные ходы в дни великих народных бедствий: во время войны, землетрясений, моровой язвы, наводнений, засух, голода и других грозных явлений природы. Такие крестные ходы совершались с особыми приготовлениями и особым торжеством. Праздничные службы и церковные торжества Крестные ходы на Востоке и в Москве. В ряду крестных ходов, которыми так богата наша первопрестольная столица, крестный ход 23 июня в честь Владимирской чудотворной иконы Пресвятой Богородицы, один из самых замечательных. Замечателен он уже по своей древности: он установлен в 1480 году и, следовательно, существует более четырех столетий. Но еще более замечателен он потому, что установлен в память окончательного избавления России от татарского ига при великом князе Иоанне Васильевиче III. Владимирская икона Богоматери, по преданию написанная евангелистом Лукой, почиталась главной святыней старой Москвы. К молитвам пред ней Московская Русь прибегала всякий раз в крайних обстоятельствах своей жизни и всякий раз по предстательству Царицы небесной получала необходимую помощь. Когда в 1480 году грозные силы хана Ахмата отступили от пределов московских, гонимые непонятным для них страхом, чем и было положено начало совершенному освобождению России от ига татарского, благочестивые жители московские в благодарное воспоминание об этом явном заступничестве Божьей Матери положили ежегодно 23 июня совершать большой крестный ход в Сретенский монастырь. На месте монастыря была встречена москвичами Владимирская икона 26 августа 1395 года. По молитвам пред ней в тот же день чудесно был прогнан сильный завоеватель Востока — Тамерлан, в память чего и построен самый монастырь и также установлен крестный ход из Кремля. Обычай совершать крестные ходы весьма древний. Подобные учреждения существовали еще в церкви ветхозаветной. История народа Божьего представляет не мало примеров священных шествий. Употребление таких благочестивых шествий в Церкви христианской освящено примером самого Иисуса Христа, который торжественно вошел в Иерусалим на крестные страдания в сопровождении народа и при всеобщих восклицаниях: Осанна сыну Давидову .     автор :  архив e-mail :  moscowjobnet@gmail.com www :  Google plus статья размещена :  27.09.2019 01:09                НАЗАД     НА ГЛАВНУЮ         MOSCOWJOB.NET Администрация сайта не несет ответственности за содержание объявлений. moscowjobnet@gmail.com