MOSCOWJOB.NET

ИНФОРМАЦИЯ статья № 90

категория :  ОБЩАЯ       История Московского Кремля (часть 2)     Кремль при Ленине Кремль пережил почти все это десятилетием раньше. Механизмы «социалистической реконструкции», вплоть до ночных взрывов храмов, были испытаны именно в нем. Ведь в Кремле «политически жил» не пролетариат, а его вожди, поэтому кремлевские улицы и площади начали очищать от «векового мусора» с самого 1918 года, как только советское правительство в нем обосновалось.   Идейные основы подобного отношения к старому городу и художественному наследию заложены были отнюдь не в 1930-е годы. Один из самых известных актов ранней советской власти — подписанный В Л. Лениным 12 апреля 1918 года Декрет Совнаркома РСФСР «О снятии памятников, воздвигнутых в честь царей и их слуг.», фактически выдвинул принцип идеологического подхода к наследию. Ленин, кстати, собственноручно воплощал свой декрет в жизнь, приняв 1 мая 1918 года личное участие в сносе в Кремле памятного креста на месте гибели великого князя Сергея Александровича. Весной 1917 года, после Февральской революции, группа деятелей московской художественной интеллигенции во главе с И.Э. Грабарем разработала завораживающий проект превращения Кремля в музейный город — «Акрополь искусств». «Кремлевские мечтатели» хотели превратить резиденцию свергнутых императоров в огромный и всеобъемлющий художественно-музейный центр, в котором должны были занять подобающее место все направления искусства — от древнерусской иконописи до французского авангарда. В кремлевские дворцы и апартаменты планировали перевести крупнейшие художественные коллекции Москвы — Третьяковской галереи и Румянцевского музея. Коллекционеры, владельцы частных галерей, как, например, С.И. Щукин, заявляли, что готовы предоставить свои собрания в общественную собственность. Ответ новой большевистской власти последовал уже в октябре 1917 года. После расстрела Московского Кремля красной артиллерией об «Акрополе» можно было уже не мечтать. Поместный собор Русской православной церкви Однако Поместный собор Русской православной церкви, заседавший в Москве в те дни, предложил вывести из Кремля все имеющие военное значение учреждения и передать их помещения благотворительным, культурным и просветительным учреждениям. Через четыре месяца, в марте 1918 года, в Кремль въехало советское правительство. Согласно изысканиям историка В.Ф. Козлова, Моссовет предлагал народным комиссарам три варианта их размещения в городе: Дворянский женский институт, Запасной дворец у Красных ворот и Кремль. Против последнего варианта на заседании Совнаркома были возражения: Кремль — излюбленное место прогулок москвичей, при размещении в нем правительства свободный доступ туда будет ограничен, а то и вовсе прекращен; закрытие кремлевских соборов оскорбит религиозные чувства верующих и вызовет недовольство населения; да и вообще — пристало ли правительству республики трудящихся занимать резиденцию царей? Однако прения прекратил председатель ВЦИК Я.М. Свердлов: «Несомненно, буржуазия и мещане поднимут вой — большевики, мол, оскверняют святыни, но нас это меньше всего должно беспокоить. Интересы пролетарской революции выше предрассудков». Так Кремль не стал музейным городом. Несостоявшийся Акрополь захватили народные комиссары. ВЦИК и Совнарком поделили Сенат, в кремлевские казармы въехали два полка латышских стрелков; в Потешном дворце, Апартаментах цесаревича, Кавалерских корпусах и части помещений Большого Кремлевского дворца поселились коммунистические вожди и работники советских учреждений. Петроградская коллегия по охране памятников старины и сокровищ искусства направила отчаянное обращение к правительству: «Опытом установлено, что место пребывания правительства, как место наиболее интенсивной политической жизни, неизбежно влечет за собою гибель многих памятников старины и искусства занятие Кремля правительством создает чудовищную угрозу целости величайших по своему мировому и исключительному значению памятников». Выезд из Кремля Коллегия призывала правительство выехать из Кремля, но это обращение даже не было рассмотрено. Первоначально, как считает В.Ф. Козлов, советское правительство рассчитывало жить в Кремле временно, и было даже принято постановление Совнаркома о создании музея в Большом Кремлевском дворце, обсуждался проект Музея старого Кремля в Потешном дворце. Но нет, как известно, ничего постояннее временного. Новой власти в Кремле понравилось. Музей в Большом Кремлевском дворце все-таки был открыт 26 января 1919 года, и в первые недели работы его посещало, по данным, приводимым ТА Тутовой, до 900 экскурсантов в день. Но просуществовал он недолго. Уже в 1923 году музейных работников Кремля поставили перед фактом передачи всех кремлевских дворцов в ведение «Управления Кремлем и домами ВЦИК». Музеи еще сопротивлялись, но в 1925 году их сотрудников просто перестали впускать в Большой Кремлевский дворец, а в Оружейную палату пришло предписание «срочно очистить бывшие верхние апартаменты», для чего пришлось ликвидировать создававшуюся в течение пяти лет экспозицию. Тем временем новые хозяева деловито обживали Кремль. Памятники царям и великим князьям были убраны с кремлевских улиц. Монахов и монахинь Чудова и Вознесенского монастырей выселили. В Потешный дворец въехала автобаза, в Николаевский — Пулеметные курсы. С кремлевских башен и зданий в 1919—1923 годах посбивали, несмотря на протесты реставраторов, двуглавых орлов. В 1922-м провели «изъятие церковных ценностей» из кремлевских храмов — более 300 пудов серебра, более 2 пудов золота, тысячи драгоценных камней, вытащили даже раку патриарха Гермогена из Успенского собора. Большой Кремлевский дворец стали приспосабливать под проведение съездов Советов и конгрессов III Интернационала; в Золотой палате разместили кухню, а в Грановитой — общественную столовую. Малый Николаевский дворец тем временем превращали в клуб работников советских учреждений, в Екатерининской церкви Вознесенского монастыря решено было устроить спортзал, в Чудовом монастыре — развернуть кремлевскую больницу. К 1929 году по распоряжению кремлевской комендатуры в Кремль прекратили допуск экскурсантов. Кремль при Сталине, Хрущёве и их наследниках В 1930 году удалили иконы и древние фрески XV—XVII веков со Спасских и Никольских ворот Кремля. Сохранностью они превосходили аналогичные современные им наружные фрески средневековой Италии. Начиналась пора больших разрушений. Подробности вы найдете далее в книге. Кремль XX века с точки зрения сохранности его памятников можно условно разбить на пять зон. Две зоны почти полностью уцелевших памятников — и три зоны потерь. Сохранился доступный для посетителей Кремля ансамбль Соборной площади; потери ее — в сравнении, конечно, с другими — не так значительны: ограда и уже восстановленное Красное крыльцо. Вторая зона сохранности — северо-восточный угол Кремля: Сенат и Арсенал на месте, утрачены памятник Сергею Александровичу и часовни при Никольских воротах. Первая, юго-западная зона утрат Кремля — комплекс Большого Кремлевского дворца и окрестностей: собор Спаса на Бору, восстановленные теперь Александровский и Андреевский залы, церковь Благовещения на Житном дворе и часовня у Боровицкой башни. Погибшие памятники этой зоны, за исключением двух последних, — жертвы переустройства дворца под проведение партийных и прочих съездов и конгрессов 1920—1930-х годов. Вторая зона, зона самых тяжелых потерь, — восточная часть Кремля, пространство между Ивановской площадью и кремлевской стеной. Здесь уничтожено практически все историческое: Чудов и Вознесенский монастыри, Малый Николаевский дворец, памятник Александру II, храм Константина и Елены, гауптвахта у Спасских ворот. Спасские ворота, как и Никольские, лишились своих часовен. Монастыри и дворец стали жертвами строительства кремлевской школы красных командиров, которую теперь занимает президентская администрация. И, наконец, третья зона утрат — пространство между Теремным и Потешным дворцами, вернее сказать, архитектурное кладбище с монументальным надгробием в виде Дворца съездов. Это уже детище хрущевской эпохи. Н.С. Хрущев, который в рамках своего антисталинского курса вновь открыл часть Кремля для свободного посещения в 1955 году, в одном, пожалуй, полностью разделял убеждения своего грозного предшественника — в отношении к русскому историческому наследию. Пристраивание Москвы Еще в 1937 году он говорил на каком-то пленуме: «Перестраивая Москву, мы не должны бояться снести дерево, церквушку или какой-нибудь храм» — и так же он подходил к перестройке Кремля, с той разницей, что храмов, слава богу, на запроектированном для его дворца месте не оказалось. Специалистам по охране памятников хрущевские времена запомнились атеистической кампанией в начале 1960-х годов, сопровождавшейся сносами новых десятков храмов, сокращением расширенных было списков памятников, упреками с высоких партийных трибун в адрес реставраторов, растрачивающих на якобы ненужную старину народные средства, отказом от «архитектурных излишеств» и попытками.копировать в историческом центре Москвы достижения «модной» урбанистической архитектуры Запада. Как и в предшествующую эпоху, памятники старины, оказавшись препятствием для воплощения в жизнь новых творческих политических и архитектурных замыслов, с легкостью приносились им в жертву. Дворец съездов, испортивший создававшийся веками архитектурный ансамбль Кремля, стоил жизни нескольким старинным корпусам и старой Оружейной палате работы архитектора Еготова. Первоначальный проект М.В. Посохина, согласно последним публикациям, предусматривал еще и снос Троицкой башни и части кремлевских стен. Но невидимые последствия хрущевского архитектурного творчества оказались, может быть, опаснее видимых. Согласно опубликованным данным специалистов, строительство огромной подземной части Дворца съездов нарушило гидрологическую систему Боровицкого холма, в результате чего от оснований соборов Успенского и Двенадцати Апостолов отошли грунтовые воды и началось разрушение их свай. То же самое стало происходить с фундаментами Патриаршего и Потешного дворцов, кремлевской стены. Тем временем обильные потоки грунтовых вод потекли под Оружейную палату и Арсенал, под Троицкую и Боровицкую башни. Убытки от работ по нейтрализации этих угроз, по подсчетам экспертов, составили к 1980-м годам полмиллиарда рублей при стоимости строительства Дворца в 80 миллионов. Отличие от остальной Москвы В наши дни в Кремле, в отличие от остальной Москвы, к счастью, ничего уже не ломают. Кремль — федеральная территория, живущая собственной жизнью, вследствие чего «реконструкция Москвы» имени мэра Ю.М. Лужкова обходит его стороной. Хотя, как учит опыт охраны наследия в России, место одной отведенной угрозы, как правило, заступает новая. «Причины исчезновения старины оказываются чрезвычайно живучими, — рассуждал в беседе с автором этих строк доктор искусствоведения АН. Комеч. — Ненависть к Москве, непонимание ее ценностей, несоблюдение правовых процедур в 20—30-е и 90-е годы похожи как две капли воды. С такой ненавистью, как говорят наши архитекторы о «домиках», я встречался только в журналах 1930-х годов. Ненависть, потому что требования сохранять наследие мешают «творчеству». Какие-то «охранщики» требуют сохранения этих «уродов», построек, которые покосились-покривились, когда здесь надо все снести и поставить нечто новое. Архитекторы старшего поколения и власти в этом плане едины. В мозгах живы проекты реконструкции 1935 года. Видимость гораздо важнее сути. Это связано с непониманием ценности подлинников. Трудно представить себе, чтобы человек, у которого есть этюд Рубенса, пожелал его стереть и нарисовать более яркими красками. Но по отношению к зданиям, пейзажам города — это происходит на каждом шагу. Подлинник не ценится, подлинник легко переделывается. Восстановили, не повторив ни в чем, храм Христа Спасителя — ни в технике, ни в декорации фасада, ни в материале, но это обществу преподносится как образец реставрации. И общество привыкает к тому, что созданное заново — подлинник. Созданное заново при реставрации допустимо, но это всегда трагедия. А публике говорится, что это победа. Такие победы развращают, учат эстетической неразборчивости, вседозволенности, презрению правовых процедур». Не имея в нашем распоряжении документальных данных о реконструкции кремлевского Сената под резиденцию Президента РФ в 1990-е годы, отметим, что в опубликованных в те же годы экспертами списках утрат культурных памятников Москвы работы в Сенате фигурировали в разделе «Порча и искажение». Свои произведения Не слишком ли строги мы к «творцам», расчищавшим для своих произведений место под кремлевским солнцем? Ведь и до революции заменяли новыми обветшавшие храмы? Ведь и Баженов сносил древние здания в Кремле, чтобы выстроить новый классический дворец? Не упрекнем же мы сегодня Ивана Калиту в том, что он не сохранил Москву Юрия Долгорукого! Эти аргументы десятки лет слышат защитники культурного наследия России. Едва рискнут они поднять голос в защиту памятника, попавшего в прицел политического или коммерческого интереса властей или бизнесменов, их сразу припирают к стенке: да вы же, господа, против прогресса! Город — не музей, город — для людей, он всегда так развивался и будет развиваться. Вот и Юрий Лужков в недавней пространной статье в «Известиях», обосновывая необходимость и неотвратимость «реконструкции» Москвы под собственным руководством, опять напоминает, что строители нынешнего Московского Кремля снесли крепость Дмитрия Донского, что для возведения храма Христа Спасителя разрушили древний Алексеевский монастырь, что Москву «нельзя заставить застыть, крикнув: «Остановись, мгновенье!» И хотелось бы верить, что со времен Ивана Калиты, да хотя бы и со времен Баженова, представления нашего общества о ценности и значимости исторических памятников не много изменились, да верится в это с трудом, если современные зодчие и крепкие хозяйственники ссылаются на разрушителей прошлого до сих пор. А если и изменились представления, то, пожалуй, в худшую сторону — того же Баженова уже его современники критиковали за разрушение исторических памятников, да и Екатерина II быстро свернула «стройку века» и велела восстановить все порушенное. Все-таки просвещенная была государыня, с Вольтером переписывалась, пыталась даже русскую историю сочинять, пчеловодством не увлекалась. Со школьной скамьи мы помним «ленинское учение о двух культурах», о культуре господствующих и культуре угнетенных классов, борющихся между собой. Последние пятнадцать лет над тезисами Ленина принято иронизировать, но не над собою ли мы иногда смеемся? В истории прежней и современной России В истории прежней и современной России, похоже, и в самом деле боролись и борются две культуры, правда, независимые от классовых различий. Одна — культура традиции, культура естественного, органического развития, культура бережного отношения к национальному наследию — настоящему фундаменту любых преобразований, в конечном итоге определяющему их результаты. И другая культура — культура безжалостного, бездумного, безграмотного новаторства — в политике, экономике, социальной жизни, искусстве. Новаторства, готового принести любые ценности в жертву творчеству нового как такового. Отвлекаясь от культурной темы, спросим себя — не его ли отравленные плоды мы пожинаем последние пятнадцать лет? И, возвращаясь к культурной теме, вспомним слова теоретика футуризма Н.Н. Пунина: «Разорвать, разрушить, стереть с лица земли старые художественные формы — как не мечтать об этом новому художнику, пролетарскому художнику, новому человеку». Конечно, вряд ли кто из «творцов» — художников и политиков нашего времени — рискнет сегодня под ними подписаться. Но помните. в одну предвыборную кампанию в Москве любили повторять: «Верьте только делам!» Им и приходится верить. Посмотрите, если повезет, на современную Москву с колокольни Ивана Великого. Или с Воробьевых гор. Сравните со старыми картинами и фотографиями. Сравните прежние и нынешние панорамы Кремля. И подумайте — можно ли, оглядывая современную панораму Москвы, понять: какие, например, были основания у Гоголя, любовавшегося Москвой с бельведера Пашкова дома, сказать задумчиво: «Как это зрелище напоминает мне вечный город»? Невозможно. Нету их, оснований. Съедены реконструкциями, нынешние лишь подъедают последнее. А «вечный город» — Рим — между тем остался Римом. Париж — Парижем. И другой наш «вечный город» — Константинополь — весьма похож на свои портреты столетней давности. А ведь это все мегаполисы не меньше нашего, столицы развитых государств, пережившие, как и Москва, тяжелый XX век — с войнами, оккупациями, переворотами, революциями. Но они, в отличие от Москвы, остались собою. Древность и кровное родство Может быть, потому, что не жили под пятой «профессоров»? Как хорошо: Спас-на-Бору! Вот это и подобное русское меня волнует, восхищает древностью, кровным родством с ним», — написал когда-то Иван Бунин. Повторим за Буниным: Спас на Бору. Как хорошо. тем более, что только имя и осталось. «Самая древнейшая церковь в Москве есть Кремлевский Собор Преображения или Спаса на Бору» — чеканная строка из «Записки о московских достопамятностях» Н.М. Карамзина. Собор Спаса на Бору хранил память о самых ранних временах Московского княжества. В «Указателе московских церквей» М.И. Александровского (1915), составленном по хронологическому принципу, он имел номер 1. Само название церкви выдавало ее глубокую старину: ее построили, когда еще шумел на кремлевском — Боровицком — холме сосновый бор. Первый московский князь Даниил Александрович, как говорит предание, около 1272 года выстроил в этом бору деревянную церковь на месте хижины совсем уж легендарного отшельника Вукола. Когда князь впервые заехал в бор, было ему предсказано, что здесь, как говорит средневековое «Сказание о начале Москвы», должны были подняться град велик и воздвигнуться «царствие треугольное». Так и сбылось — не зря же Кремль имеет в плане форму треугольника. Некоторые историки считают, что монастырь при Спасской церкви существовал уже с 1290 года. В 1318 году в деревянном храме временно находились мощи убитого в Золотой Орде великого князя Тверского Михаила. Этот предшественник дошедшего до XX века каменного собора, по некоторым данным, считался главным храмом Москвы до построения в 1326 году Успенского собора Ивана Калиты. Иные предания говорят, что монастырь, основанный князем Даниилом, первоначально находился на месте современного Данилова монастыря, а в 1330 году великий князь Иван Калита перевел его братию в Кремль — так и появился Спасский на Бору)монастырь, которому стал подчинен с тех пор Данилов. Вот как повествует об этом пискаревский летописец: «В лето 6838 (1330) князь великий Иван Данилович заложи церковь камену на Москве святого Спаса майя в 10 день, сотвори ту архимандрию и посади в нем архимандрита первого, именем Ивана». В центре нового рима Дата 10 мая 1330 года вряд ли была случайной:закладка собора произошла накануне значимого для всего православного мира юбилея — 1000-летия основания Константинополя императором Константином Великим 11 мая 330 года. 1330 год в Византии и на Руси, связанной с нею неразрывными духовными нитями, осознавался как важный мистический рубеж: год тысячелетия существования «Нового Рима» — Константинополя — трактовали как возможную дату «конца света». День тысячелетия христианского царства, как казалось многим мыслителям, должен был стать днем Страшного Суда. Иван Калита в приписке к Сийскому евангелию назван был даже «царем последних времен». Таким образом, с собором Спаса на Бору, заложенным накануне рокового тысячелетия, Московская Русь готовилась встретить Страшный Суд. Конец света, однако, не наступил тогда для Руси. Он наступил для православной Византии столетием с лишним позднее; до сложения теории «Москва — Третий Рим» оставалось два века. Но, возможно, строительная деятельность Ивана Калиты, в результате которой Кремль украсили четыре новых белокаменных собора, в том числе и Спас на Бору, стала невольным предвосхищением ситуации, когда Русь останется единственной независимой страной православного мира, и Москва станет его столицей, переняв у Константинополя титул «Нового Рима». Если учесть, что Кремль Ивана Калиты был значительно меньше нынешнего по площади, то собор Спаса на Бору оказывается в центре этого «Нового Рима» XIV века. И позднее значение Спасского собора подчеркивала сакральная топография Московского Кремля XVI—XVII веков: царский дворец предстает согласно ей четырехугольником, углы которого отмечены храмами Рождества Богородицы на Сенях, Сретения, Благовещения и Спас за Золотой решеткой. На внутридворцовую площадь выводили 12 входов из дворца, с каждой стороны по три. Это уподобляло площадь Небесному Граду с 12 воротами из Апокалипсиса Иоанна Богослова. А в центре этой площади стоял собор Спаса на Бору. Но и это еще не все. По неосуществленному баженовскому проекту кремлевской перестройки 1770-х годов собор сохранялся и оказывался в центре небольшой полукруглой площади между новым дворцом и зданием Коллегий. Одно из истолкований Одно из последних истолкований кремлевского замысла Баженова, принадлежащее Д.Б. Бархину, предполагает, что баженовский проект был новым воплощением идеи «Москва — Третий Рим», и планировка нового комплекса воспроизводила план римского собора св. Петра. Овальная площадь в восточной части Кремля соответствует знаменитой площади Сан-Пьетро, а полукруглая площадь у храма Спаса на Бору — апсиде римского собора, действительно обращенной на запад. Храм Спаса на Бору в таком контексте становится проекцией подкупольного пространства собора св. Петра, оказываясь на месте его знаменитой сеникувуклия, символизирующего в Риме сень над Гробом Господним в иерусалимском храме Воскресения. При построении прямой аналогии баженовского Кремля с Иерусалимом храму Воскресения соответствует Соборная площадь, а храму Креста Господня — Спас на Бору. Летописное упоминание о монастыре Спаса на Бору под 1330 годом — первое достоверное, а не легендарное известие о существовании монастырей в Москве. Перевод к церкви Спаса на Бору архимандритии не обязательно означает, что монастырь в Кремле был в этом году основан. Он мог существовать и ранее как «домовый» княжеский монастырь, а в 1330-м получил новый статус. Данилов монастырь со своими владениями перешел под управление спасских архимандритов. Первый кремлевский придворный монастырь, конечно, был теснейшим образом связан с великокняжеской семьей. В Древней Руси монастырь был неизменным атрибутом столичного города — и Киева, и Владимира; поэтому Иван Калита украсил новую столицу Северо-Восточной Руси каменным монастырским храмом, который заложил рядом со своим двором. По отзыву летописца о спасской архимандритии, великий князь «близь себе учини ю, хотя всегда в дозоре виде- ти к». «Сотвори ту монастырь, и собрав он черноризцы, и возлюби его паче инех монастырей, и часто приходи в он молитвы ради», — говорит летопись об Иване Калите. В Спасской обители Иван Калита беседовал с «книжными людьми», монастырь служил своеобразной «домашней академией» великого князя. Иконы и богослужебные сосуды Калита украсил обитель иконами и богослужебными сосудами; перед смертью в 1340 году он принял здесь схиму. Монастырь, близкий к великокняжескому двору, естественно, был наделен значительными «вкладами, имениями и различными льготами», как пишет историк И. Забелин. Великий князь установил для монахов любимого монастыря иммунитетные права: «льготу многу и заборонь велику творяще им, и еже не обидимым быти никем же». В те времена Спасская обитель была киновией, устроенной по образцу греческих монастырей, т.е. местом общего пребывания монахов и монахинь. Только церковный собор 1503 года постановил, чтобы монахи и монахини жили впредь в отдельных монастырях. Существовал при Спасском монастыре и приют для убогих и нищих обоего пола; Калита и его наследники сами кормили и одевали их. Великий князь раздавал им тут милостыню именно из калиты — кошеля, привешенного к поясу. Это первое известное в истории Москвы учреждение «социальной защиты». Вокруг храма в XIV—XV веках существовало кладбище. Спасский монастырь, который иногда называли «царской комнатной обителью», служил и молельней великих князей, и их усыпальницей до тех пор, пока эта миссия не перешла к Архангельскому собору и Вознесенскому монастырю. Здесь было пять княжеских могил 1331 — 1399 годов: четыре великие княгини — супруги Ивана Калиты, Ивана Красного, две жены Симеона Гордого — и сын Дмитрия Донского княжич Иван. Есть летописное известие 1472 года, когда «обретоша во церкви Спаса княгиню Марию великого князя Семена Ивановича нареченную во мнишеском чину Фетинию, в теле неврежену ничим же, только риса истле и посла князь велики по игумению Олексеевскую и повеле ея облещи во все ризы мнишеския и обличе ея». Могилы эти были со временем забыты и вновь обнаружены в 1836 году. Историки считают погребения князей в «родовом» монастыре проявлением древней традиции домонгольской Руси, со временем вытесненной традицией новой — погребения в городском соборе. Известный русский просветитель В конце XIV века в северном приделе Спасского собора похоронили известного русского просветителя, создателя пермской азбуки св. Стефана Пермского, умершего в Москве 23 апреля 1396 года. Его мощи пролежали в соборе открыто до Смутного времени, когда их скрыли от поляков; рядом с ракой хранился когда-то и посох Стефана. Из Спасского монастыря в Кремле вышло много настоятелей и основателей провинциальных обителей, а многие его настоятели сделались видными иерархами русской церкви. Первый спасский архимандрит Иоанн стал впоследствии епископом ростовским. Архимандрит Сергий сопровождал русского митрополита Пимена в поездке в Константинополь в 1389 году. Во второй половине XV века спасский архимандрит занимал второе место в иерархическом порядке настоятелей русских обителей. В 1483 году Елисей, архимандрит Спасского монастыря, был одним из претендентов на пост новгородского архиепископа, но жребий выпал не ему. Спасские архимандриты были духовниками великих князей: из них наиболее известны Митяй (Михаил), которого Дмитрий Донской хотел сделать русским митрополитом, Трифон, венчавший великого князя Ивана III с первой женой Марией в 1452 году, и Вассиан (Рыло). Стремительное поставление Митяя в спасские архимандриты прямо в день его пострижения вызвало неудовольствие духовных лиц: «Иде до обеда белецсый, а по обеде архимандрит, до обеда мирянин, а по обеде мнихом начальник, и старцем старейшина, и наставник, и учитель, и вождь, и пастух». Трифон взял на себя княжеский грех: будучи еще игуменом Кирилло Белозерского монастыря, разрешил в 1446 году великого князя Василия Темного от крестного целования прекратить борьбу за московский престол против князя Дмитрия Шемя- ки. Вассиан прославился своим вкладом в окончательное освобождение Московской Руси от татаро-монгольского ига: в 1480 году, во время «стояния на Угре», когда Иван III порывался оставить рубеж обороны, Вассиан, тогда уже архиепископ ростовский, в посланиях всячески удерживал от этого великого князя — и оказался прав: первым отступил хан Ахмат. Крещения и бракосочетания членов великокняжеской семьи В монастыре совершались крещения и бракосочетания членов великокняжеской семьи. Как и положено, 6 августа, в день Преображения, на Яблочный Спас, здесь, как и в любом Преображенском храме, святили яблоки. Только подносили их потом членам великокняжеского семейства. Перед смертью великие князья и княгини XIV века принимали в Спасском монастыре пострижение и схиму. Сын Ивана Калиты Симеон Гордый, как и отец, постригся здесь, приняв имя Созонта. Архимандриты Спасского монастыря заверяли в XIV—XV веках духовные грамоты (завещания) великих князей и княгинь. Спасский монастырь был и центром раннего московского летописания и книжности. О первом его архимандрите Иоанне летопись говорит, что был он «мужем сановитым и словесным и любомудрым сказателем книгам, и учительным божественных писаний». Его преемник, также Иоанн, под старость оставил настоятельство и принял обет безмолвия. Митрополит Киприан перед смертью в 1406 году завещал спасскому архимандриту Игнатию закончить начатую им «летопись русскую от начала земли Русския вся по ряду». 1382 годом датируется первое восстановление монастыря, пострадавшего при захвате Москвы ханом Тохтамышем; при погроме был убит архимандрит Симеон. Дмитрий Донской завещал монастырю ежегодное пожертвование в 15 рублей. Храм Спаса на Бору, как и другие кремлевские церкви, неоднократно страдал от регулярных пожаров (1445, 1476, 1488, 1493, 1547, 1571, 1591, 1701, 1737, 17б7) — и каждый раз вновь отстраивался. После пожара 1488 года великий князь Иван III, нуждаясь в месте для строительства нового дворца, перевел обитель в 1491 году на берег Москвы-реки. Так появился сохранившийся доныне Новоспасский монастырь (по некоторым данным, перенос монастыря произошел в 1462 году). Возможно, и монастырское кладбище прямо под окнами дворца (на его остатки часто натыкались при строительных работах XIX века) казалось великому князю неуместным, в прямом смысле слова. И его не остановило даже сопротивление духовенства, даже слова новгородского архиепископа Геннадия, бывшего архимандрита кремлевского Чудова монастыря: «Ныне беда настала земская да нечисть государская великая: церкви старые исконные вынесены из города вон, да и монастыри старые исконные с места переставлены». Придворный собор Монастырские кельи и прочие строения разобрали, но церковь Спаса Преображения на Бору была восстановлена и стала великокняжеским придворным храмом. С Постельным крыльцом дворца его соединяла лестница. Именовать церковь стали «Верховою», или «Спасскою на Царском дворе»; впоследствии храм получил статус придворного собора. Он был центром особой сакральной зоны, недоступной иностранцам. Павлу Алеппскому, автору описания путешествия Антиохийского патриарха Макария в Россию в царствование Алексея Михайловича, удалось проникнуть на «особую внутреннюю дворцовую площадку, недоступную для посторонних. На ней малая церковь, скрытая и вросшая в землю, в честь божественного Преображения; как говорят, она была первой, построенной в Москве». В XVI—XVII веках в храме совершались ранние обедни для дворцовых слуг: «ключники, и стряпчие, и сытники, и приспешники, и повары тут приходят, и рано для их служба живет, чтоб отправясь, шли всяк на свой приспех, к царскому столу готовить». Стоглавый собор (1551) предписывал: «как час ударит дни, звонити и пети обедни на другом часу у Спаса на царском дворце». Жизнь многих исторических личностей связана в эту эпоху со Спасом на Бору. Протопоп собора Симеон был духовником удельного князя Андрея Старицкого — и был послан великим князем в погоню за его духовным сыном, когда государь решил «поймать» мнимого заговорщика. В середине XVI века протопопом собора некоторое время служил известный писатель той эпохи, автор «Повести о Петре и Февронии» Ермолай-Еразм. В храмовый праздник здесь обычно служил патриарх. В летописях отмечено, что ночью с 24 на 25 августа 1530 года в Москве поднялся невиданный ветер, началась гроза, а потом сами собою зазвонили колокола Спасского собора. В эту ночь родился Иван Грозный. В 1652 году на место настоятеля храма приглашали еще не опального протопопа Аввакума, «да бог не изволил», замечает он в «Житии». Из деятелей позднего средневековья известен спасский иеродиакон Афанасий Иванов, участник общественно-идеологической полемики между «мудроборцами» и «латиномудрствующими», в 1680-е годы выступивший с «Обличением на новопотаенных волков», которое разошлось по Москве в десятках рукописных копий. Разорение Спасского собора В 1812 году Спасский собор пережил разорение; в алтаре французы хранили сено, солому и овес для личных лошадей Наполеона, часть храма стала конюшней, часть — солдатской казармой. При этом в тайниках собора лежали сокровища из кремлевских храмов, спрятанные перед приходом Наполеона — французы их не обнаружили. После возобновления, в 1817 году, он был приписан к дворцовому храму Спаса Нерукотворного и потерял статус собора, чего простые москвичи не заметили и называли Спас на Бору по-старому, собором. В XIX веке в храме ежедневно совершалась служба кремлевским духовенством. Собор был приходским храмом для всех дворцовых служащих. 12 августа из Спасского храма направлялся крестный ход в Успенский собор. В апреле 1896 года в храме торжественно отметили 500-летие со дня кончины св. Стефана Пермского. Почтенный собор был очень популярен среди московских невест, так как один из его престолов был посвящен Трем исповедникам — Гурию, Самону и Авиву, считавшимся покровителями невест. Ежегодно 15 ноября в день Трех исповедников, как свидетельствуют мемуаристы, «целые вереницы девиц направлялись в церковь Спаса на Бору в Кремле, и там служились молебны. Особенно усердными были те невесты, которые почему-либо уже более или менее долго ожидали появления претендента на их руку и сердце». По свадебному поводу Спасская церковь появляется в знаменитых мемуарах А.О. Смирновой-Россет, близкой знакомой А.С. Пушкина. Вот что пишет она о свадьбе своей подруги фрейлины Анны Тютчевой, выходившей замуж за славянофила Ивана Аксакова: «Соболевский при сей верной оказии ради красного словца написал четверостишие: Иван и Анна венчаются у Спаса на Бору, древнейшей церкви в Москве. Тургенев Александр, которого спрашивали, что нового по Москве: Спаса на Бору взяли ко двору. И точно, некогда окруженный густым бором бедный Спас окружен теперь фрейлинскими покоями». Каменная церковь 1330 (по другим данным, 1328—1329) года, как предполагал И. Забелин, сохранялась в основе собора Спаса на Бору, несмотря на все обновления и переделки храма в XIV—XVII веках. Это была четвертая по времени основания каменная церковь Москвы. Известно о ней немного. Кубический объем Кубический объем четырехстолпного, первоначально одноглавого храма, сложенный из белого камня, внутри был темен и невелик. Есть сведения о сооружении в 1350 году каменного притвора собора, в 1473 году переделанного в трапезную. При сносе собора в 1930-х годах нашли фрагменты первоначального резного фриза из белого камня: растительный орнамент с изящным рисунком. Специалисты отмечают близость этого фриза с убранством сербских храмов того времени и влияние, оказанное им на декор раннемосковских храмов XIV—XV веков. Историк русской архитектуры А.М. Павлинов (1894) считал, что Спас на Бору выстроен «под влиянием владимирских церквей», указывая на трехфронтонное покрытие стен и форму дверных арок. При сыне Ивана Калиты Симеоне Гордом в 1345—1346 годах собор был расписан «казною и велением» его жены Анастасии. Трудились над фресками русские мастера под руководством неких учившихся у греков Гойтана, Семена и Ивана. Согласно последним гипотезам историков древнерусской живописи, этот великокняжеский мастер Иван является отцом Андрея Рублева, который в одном из средневековых документов назван «Ивановым сыном»; в сохранившихся работах обоих художников находят общие приемы и стилистическое сходство. В соборе хранился драгоценный оклад с иконы Спаса Нерукотворного, которой брат византийского императора Фома Палеолог благословил свою дочь Софию на брак с Иваном III. XVI столетие приносит нам известия о многочисленных перестройках храма. В 1527 году его приказал обновить великий князь Василий Иванович. Тогда же появились новые приделы. Историк П.В. Сытин говорит об обновлении храма после пожара 1547 года; перестраивался Спас на Бору и после пожара 1554 года. Иван Грозный после похода на Новгород велел пристроить к собору придел Трех Святителей — такой же был в новгородском Софийском соборе. Чертеж 1600-х годов изображает Спасский собор в виде одноглавого храма с тремя апсидами; с севера к нему примыкает небольшой придел. В XVII веке собор вновь перестраивался, о чем свидетельствуют характерные для того времени узорочные наличники, которые можно разглядеть на старинных изображениях. Редкий прием устройства конусовидного барабана Исследователи отмечали редкий прием устройства конусовидного барабана центральной главы, позволявший зрительно увеличить высоту. После 1680 года в Спас на Бору перенесли престол церкви Трех Исповедников, стоявшей в Кремле на Ивановской площади. К основному ядру храма с запада и юга примыкали паперти; южному приделу Трех исповедников соответствовал симметричный северный придел Трех Святителей. Внутренние столбы здания были несколько сдвинуты к востоку, поэтому отвечавшие им лопатки на северном и южном фасадах делили стены на широкое центральное, более узкое западное и совсем узкое восточное прясла. Число придельных престолов доходило в XVIIвеке до одиннадцати. В XVIII веке храм постепенно ветшал; историк С.К. Романюк приводит опись неисправностей 1730 года: своды протекали, черепица обвалилась, и собор во многих местах порос «лесом березы, осины и рябины». В 1737 году Спасскую церковь вновь восстановили после Троицкого пожара. В конце XVIII века обветшавший храм пережил радикальную перестройку: под наблюдением М.Ф. Казакова его частично разобрали и сложили заново в прежних формах, но уже из кирпича. Результаты изменений предшествующего столетия были при этом ликвидированы, так что в лужковской Москве 2000-х годов такую операцию, пожалуй, назвали бы реставрацией. Казаков старался максимально воспроизвести оригинал: использовал старинный кирпич, имитируя даже закладки и растески окон, сохранил во вновь отстроенном соборе часть белокаменной кладки стен на высоту около полутора метров и входные перспективные порталы — здесь уцелели столь любимые древнемосковскими зодчими колонны с «дынькой», утолщением посредине. Одна из последних гипотез исследователей — собор в версии 1527 года в основном сохранился после работ Казакова и дожил до советского времени. Казаков зарисовал собор, обросший двумя ярусами приделов с восемью маленькими главками. Известны также изображения собора работы архитектора Д. Кваренги, художников Ф. Алексеева, М. Воробьева, О. Кадоля. Реставрация храма Реставрировали храм и в 1856—1863 годах по проекту известного архитектора Ф.Ф. Рихтера; стремясь воссоздать первоначальный вид собора, он разобрал поздние пристройки, вернул древнюю форму окнам и верхам собора, восстановил по найденным остаткам портал северного придела, карнизы и пояса на стенах, уничтожил «поздние» узорочные наличники. Приделы получили новые посвящения — Мученика Прокопия (северный) и Стефана Пермского (южный). Над верхними западными приделами устроили колокольни, на которых висели старинные колокола. Собор получил тот несколько суровый вид, в котором дожил до советского времени. «Скромность и уютность — характернейшие черты постройки», — подводит итог путеводитель 1923 года. Интересна история реставрации внутренних росписей храма в 1859—1863 годах, свидетельствующая и о рождении новых по сравнению с представлениями XVIII — первой половины XIX века понятий об облике памятников старины, и о поисках образцов национального искусства. К началу рих- теровской реставрации собор был расписан в классицистическом стиле первой половины XIX века. Ф.Ф. Рихтер писал в пояснительной записке к своему проекту: «Подражание итальянским украшениям на сводах и несколько библейских изображений, писанных (в 1817 г.) на стенах по кирпичу, нисколько не украшают, а более обезображивают весь храм». Архитектор предлагал впоследствии расписать храм «по подобию прочих кремлевских соборов», т.е. в историческом стиле, каковому критерию, собственно, должен был соответствовать весь комплекс нового Большого Кремлевского дворца. Рихтер обратился за образцами новой росписи к академику А.В. Серебрякову, знатоку и собирателю русских древностей — «в стиле, наиболее подходящем к сему храму». Рисунки Серебрякова были одобрены Рихтером, но отвергнуты духовником императорской семьи протопресвитером Бажановым, который признал их «слишком отступающими от церковных правил или обычаев, а в художественном отношении не совершенно изящными». Министр императорского двора Исправлять рисунки академика министр императорского двора граф В.Ф. Адлерберг поручил другому академику и знатоку древнерусского искусства Ф.Г. Солнцеву. Тот откорректировал эскизы коллеги «согласно древним подлинникам и с соблюдением типов и вообще правил греко-российской церкви». По новым рисункам Серебряков стал расписывать храм, причем заключенный с ним контракт требовал, чтобы росписи Спаса на Бору соответствовали великолепию Большого Кремлевского дворца и могли послужить образцом для других московских церквей. Но не успел академик закончить работу, как восстал другой священнослужитель — протоиерей Покровский, который охарактеризовал росписи как не соответствующие «ни достоинству, ни древности спасоборского храма». Была проведена специальная экспертиза, и в 1859 году контракт с Серебряковым расторгли. После этого творчество в национально-историческом стиле прекратилось, академиков больше не беспокоили, а росписи выполнили по калькам, снятым со знаменитых фресок ярославской церкви Иоанна Предтечи в Толчкове, признанных наиболее подходящими «по своему характеру к храму Спаса на Бору». В иконостасе Спасского собора находились древние иконы византийского стиля: Преображения, Сретения и Боголюбской Богоматери, привезенная некогда в Москву из Боголюбова. В ризнице храма сохранялись серебряные сосуды и две находки XIV—XV веков, сделанные в 1836 году при ремонте пола: глиняная чашечка и кожаный пояс с тиснеными изображениями. Даже после всех реконструкций собор Спаса на Бору производил впечатление памятника необычайно древнего: щипцовые завершения его фасадов и лишенные украшений плоскости стен заставляли вспомнить о суровой новгородской архитектуре XIV—XVI веков. В интерьере храма, согласно описанию 1883 года, поражали «массивность пилонов, стен, тяжеловесность низких давящих сводов и общий темный колорит. Небольшие узкие окна, загороженные еще высокие двери не могут дать обильного света. очень древние царские врата». Единственное здание в Кремле Это было единственное в Кремле здание, воплощавшее облик первых каменных соборов древней Москвы. «Войдите внутрь, — советует путеводитель 1917 года, — в центральную часть, в собор XIV века, и вас поразит необыкновенная миниатюрность этого лучшего и богатейшего храма удельной Москвы». Увы, для нас это «войдите внутрь» — горькая насмешка истории. После 1917 года службы в Спасе на Бору прекратились. Новое коммунистическое правительство пятнадцать лет уживалось в Кремле с древнейшим собором, но затем поступило с ним хуже иноземных захватчиков — храм разобрали в 1932—1933 годах, как водится, «к дате», к 1 мая. Указание о сносе, по некоторым данным, дал лично Сталин. Собор разобрали, чтобы обустроить помещение для обслуживания новых хозяев Большого Кремлевского дворца. В нем должны были проходить партийные съезды, и на месте древнейшего храма Москвы для делегатов соорудили пристройку с буфетами, курительными комнатами и туалетами. Так было отмечено 600-летие собора. «Придется ужаснуться разрушению Спаса на Бору», — писал в эмиграции Н.К. Рерих. Не осталось даже фундаментов, за исключением части фундамента западного притвора, на который случайно наткнулись строители в Кремле в 1997 году. Поспешные исследования храма перед сносом не позволили точно установить, к какому времени относились те или иные части сооружения. Храмовая икона Преображения попала в Оружейную палату. Фрагменты декора собора и две иконы из него хранятся в кремлевских музеях. Царские врата (XVI в.) Спасского иконостаса можно видеть в кремлевской церкви А где мощи Стефана Пермского и оклад иконы Палеологов — неизвестно до сих пор. Есть, кстати, люди, имеющие особую точку зрения на судьбы храма Спаса на Бору. Это великие историки Г. Носовский и А Фоменко. Из их последней книги о Москве, полной новых сенсационных открытий, можно узнать, что церковь Спаса на Бору «была разобрана в XIX веке». В стенах кремлевского мужского Чудова монастыря словно жила сама русская история — так много воспоминаний и событий было с ним связано. Придворный «аристократический» монастырь, где воспитывалась древнерусская элита, молились и крестили своих детей цари, готовились к высокому призванию будущие митрополиты и патриархи. Легенда и смысл Основал Чудов монастырь в 1357 году митрополит Московский Алексий, фактический правитель Московского государства в детские годы Дмитрия Донского. Обитель была заложена на месте ханского двора, где жили послы Золотой Орды, ведавшие сбором дани. По преданию, незадолго до этого Алексий ездил в Орду, где исцелил Тайдулу, жену хана Джанибека, от глазной болезни. «Чудо исцеления» случилось, возможно, 6 сентября 1357 года, в день памяти Чуда Архистратига Михаила в Хонех: этому празднику был посвящен первый монастырский собор. Благодарная ханша, которую до того не могли вылечить лучшие персидские и арабские врачи, подарила Алексию территорию бывшего ордынского двора; хан Джанибек выдал митрополиту грамоту со льготами для русской церкви. Историк-краевед 1920-х годов из рязанского городка Ряжска Н.Ф. Серовский, напомнив, что ордынцы ограничивались взиманием дани с русских земель и не имели посреди них постоянных владений, приводит единственное исключение: ханша Тайдула в XIV столетии владела на Руси волостью с центром в Туле. Серовский пересказывает весьма любопытное народное предание о селе Березове на берегу реки Рановы в 20 км от Ряжска: в XIV веке татары разорили село, перебили всех мужчин, а женщин увели в плен. Среди пленниц была жена березовского дьякона, пленившая своей красотой татарского хана. Он взял ее в жены и сделал «главной ханшей»; женщина время от времени посылала в храм родного села дары, и еще в начале XX века в нем хранились татарские монеты XIV столетия. «Невольно напрашивается мысль, — пишет ряжский историк, — а не была ли ханша Тайдула раньше березовской дьяконицей? Это предположение легко объясняет непонятный факт получения ей в вотчину Тульской области, непосредственно граничащей с нашими местами». Редкое для России посвящение собора, вероятно, связано с миссией, которую Алексий исполнял в Орде: чудо Михаила Архангела в Хонех (празднуется 6 сентября) защитило в IV веке христианский храм от пытавшихся разрушить его язычников. Чудотворный источник и христианский храм Михаила Архангела В местности Хони в Малой Азии существовал чудотворный источник и христианский храм Михаила Архангела. Язычники решили уничтожить святое место и, вырыв канал, направили на храм воды двух соседних рек. Архангел ударом жезла отвел этот поток в сторону. Архангел Михаил почитался на Руси как «страж града», защитник от дьявольских сил, от насилия иноверцев. «Чудо исцеления» ханши Тайдулы защитило всю русскую церковь и русскую землю — так можно понимать подтекст посвящения. Ведь по преданию, хан, приглашая Алексия в Орду, обещал великому князю московскому: «Если царица получит исцеление — будешь иметь со мной мир». И в Кремле появился второй храм, посвященный Михаилу Архангелу. Именно в этом храме, у гроба Алексия Митрополита, князья Дмитрий Московский и Владимир Серпуховской молились перед выступлением в поход на Куликово поле. Безусловно, глубоко символичное для москвичей чудо произошло на их глазах в Кремле: ханский двор, напоминавший о тяжелой и унизительной зависимости от Орды, сменился монашеской обителью, посвященной небесному заступнику православной Руси. И именно вскоре после ее появления в Кремле русские впервые одержали над ордынцами военные победы на реке Воже (1378) и на Куликовом поле (1380). Не забывалось и другое чудо — перед отправлением митрополита Алексия в Орду, во время молебна в Успенском соборе, у гроба митрополита Петра «се от себя сама загореся свеча». Часть этой свечи и святую воду Алексий повез в Орду, и свеча горела во время молебна у Тайдулы, когда окропленная святой водой царица прозрела. Чудов монастырь, безусловно, имел для средневековой Москвы глубокое символическое значение. Незримые смысловые нити связывали его с другими святынями Кремля. Успенский собор — храм митрополита Петра — находил созвучие в соборе чудовском — храме митрополита Алексия. Первые престолы Чудова монастыря — Архангельский и Благовещенский — соответствовали посвящениям «великокняжеских» кремлевских соборов. В XVI веке Благовещенский и чудовский соборы переживают схожую трансформацию образа, превращаясь в пятиглавые. Два Архангельских собора в Кремле И наконец, не исключено, что два Архангельских собора в Кремле могли рассматриваться как две связанные части одного символического целого. Случайно ли сразу же после завершения постройки нового монастырского собора Архангела Михаила (1503) великий князь Иван III отдает распоряжение о сломке старого и строительстве нового Архангельского собора на Соборной площади? Чудов монастырь был первой митрополичьей обителью в Москве — более древние Данилов, Богоявленский и Спасский на Бору были основаны великими князьями и боярами. В 1365 году митрополит заложил в монастыре первый каменный храм, вокруг которого постепенно вырос обширный монастырский комплекс. Уже в XIV веке монастырь имел два каменных здания — храм и трапезную, что могли позволить себе только самые богатые и близкие к великокняжескому дому обители. В Чудову обитель Иван Грозный в 1583 году, незадолго до смерти, прислал «поминание» — список замученных и казненных по его приказу жертв опричнины и борьбы с крамолами, которых надлежало «поминати на литиях и на литоргиях и на понахидах в церквах божиях по вся дни». Этот список, так называемый синодик Чудова монастыря, является уникальным источником по истории России эпохи Грозного. Чудовский архимандрит тех времен Левкий, влиятельный духовный советник Грозного, не раз упоминается в переписке царя с князем Андреем Курбским; царь пишет, что при Лев- кии монастырь «сравняся всяким благочинием с великими обители», а князь-оппозиционер, напротив, отзывается о Лев- кии — по выражению Карамзина, главном придворном угоднике, — крайне неодобрительно. Во время учреждения Грозным опричнины и его «отречения» от престола в январе 1565 года Левкий был отправлен в Александрову слободу упрашивать государя простить своих подданных и вернуться на царство. Леонид, преемник Левкия на посту чудовского архимандрита, сопровождал Грозного в 1571 году в его походе на Новгород и был поставлен царем в епископы новгородские. Леонид одно время пользовался царским покровительством, но в 1575 году попал в опалу, был обвинен в измене и тайной шифрованной переписке с польским и шведским королями. Смерть Леонида Леонид умер в заточении, вместе с ним по делу «церковников-заговорщиков 1575 года» проходил и был казнен чудовский архимандрит Евфимий. В стенах Чудова монастыря государи доверяли Богу свои сокровенные помыслы, молились об успехе своих начинаний. Великий князь Василий III молился в Чудовом о «прижитии чад», и у него родился, наконец, наследник — будущий Иван Грозный. Сам Грозный в 1563 году, перед походом на Полоцк, «у Михайлова Чюда у Архангела Михаила молеб- ная свершив». От Ивана Грозного до Федора Алексеевича все русские цари слушали в монастыре литургию. Вот, например, запись из дворцовых «дневальных записок» времен Алексея Михайловича, от 8 февраля 1657 года: «после всенощного бдения ходил государь в Чудов монастырь и жаловал архимандрита с братьею к своей царской руке». Государи крестили в Чудовом своих детей, здесь крещены, например, дети Грозного Евдокия, Федор и Иван, дочь Федора Иоанновича Феодосия, царь Алексей Михайлович, а 29 июня 1672 года — Петр I. При крещении царственных младенцев возлагали на мощи митрополита Алексия. За царские крестины чудовский архимандрит получал 80 рублей. На Святой неделе цари имели обычай посещать Чудов; последним это сделал тот же Петр в 1692 году. Возле образа св. Алексия Петр увидел золотой перстень митрополита, подаренный ему ханшей Тайдулой. На внутренней стороне кольца Петр приказал вырезать надпись «Господи, помоги на враги нам и твоя сохраняя крестом люди!» — и специальным указом передал перстень в Патриаршую ризницу. Регулярные «выходы» в монастырь совершали все русские патриархи. Греческие патриархи, приезжавшие в Москву в Средние века, по обычаю просили у царя разрешения отслужить в Чудовой обители «ради получения милостыни и подарков». Павел Алеппский, автор истории путешествия Антиохийского патриарха Макария в Россию в середине XVII века, оставил любопытное описание праздничной службы в Чудовом монастыре 12 февраля 1656 года, на которой царь Алексей Михайлович «прислал нам извещение быть готовыми присутствовать»: «Явились царь, патриарх и все вельможи, в придел святого, где почивают его мощи, внутри трапезной. Начали петь вечерню весьма протяжно. Образ святого При полиелее оба патриарха облачились и, выйдя с митрополитами и священниками, стали вне алтаря. Здесь посередине поставили образ святого, и патриарх сошел и окадил образ, алтарь, царя и всех предстоящих, по обычаю, после того как роздал им свечи. То же сделал наш учитель, и затем они приложились к иконе и к мощам святого, что сделал и царь, а после него крещеные царевичи и все государственные сановники, по степеням и в порядке. Потом патриархи разоблачились, и медленное пение продолжалось без перерыва от седьмого часа ночи до утра следующего дня. Наконец мы вышли, умирая от стояния на ногах, бдения и усталости, но в то же утро возвратились к обедне, откуда вечером нас повели в царскую столовую». Далее Павел Алеппский упоминает, что в Прощеное воскресенье царь с царицей посещали Чудов монастырь, чтобы попросить прощения у монахов. В Чудовом монастыре, замечает путешественник, ежедневно служат семь обеден, и «большая часть бояр столицы и их жены ежедневно рано поутру приезжают в этот монастырь к обедне в приделе св. Алексия. по своей любви и вере к нему». Царь Алексей Михайлович, как пишет С.М. Соловьев, «не пропускал праздника в Чудове монастыре 20 мая, день Алексия Митрополита». Не раз бывали здесь царь Федор Алексеевич, царевна Софья. Чудовские архимандриты неизменно участвовали в торжественных дворцовых приемах «у великого государя и у государыни царицы». Государи устраивали приемы и в монастыре: например, в 1586 году Борис Годунов, тогда еще боярин, был зван в Чудов монастырь на обед вместе с боярином Ф.Н. Романовым и окольничим А.П. Клешниным; царь Федор Иоаннович иногда обедал в Чудовом с приближенными боярами. Чудовские иерархи выполняли и самые разнообразные отнюдь не только духовные — миссии. В 1521 году архимандрит Иона был отправлен великим князем и митрополитом в Калязин монастырь на Волгу для освидетельствования вновь обретенных мощей его основателя Макария. В 1613 году архимандрит монастыря Авраамий был членом великого посольства, отправившегося из Москвы в Кострому известить Михаила Федоровича Романова об избрании его на царство и упросить его взойти на трон. В 1623 году патриарх Филарет и царь Михаил Федорович отправили в Нижний Новгород комиссию в составе боярина Федора Шереметева, ясельничего Богдана Глебова, дьяка Ивана Михайлова и архимандрита Иосифа. Бывшая царская невеста Их задачей было разведать, здорова ли бывшая царская невеста Мария Хлопова. В 1652 году, после смерти патриарха Иосифа, как пишет царь Алексей Михайлович Никону, у его тела он «оставил сидеть и ночевать чудовского келаря Феодосия». Стольнику Афанасию Матюшкину в 1б4б году Алексей Михайлович пишет: «Да сходи к архимариту Чюдовскому, да спроси от меня о спасенья, да мол ему от меня, штобы молебен у Чюдотворца при тебе за мое здоровье отпел, да мол ему от меня, штобы благословил голубей на мельнице половить». А чудовского архимандрита Иоакима Алексей Михайлович в 1664 году послал вдогонку за самовольно приехавшим в Москву из Нового Иерусалима патриархом Никоном с заданием отобрать у Никона посох св. Петра Митрополита и дознаться, зачем Никон приезжал в столицу. В 1682 году, во время стрелецкого бунта, чудовский архимандрит Иоаким ездил в Троице-Сергиев монастырь, где укрывались цари Петр и Иоанн, с известиями от патриарха. Монастырь издавна имел статус ставропигиального, т.е. подчинявшегося не местной епархии, а непосредственно московским митрополитам, позднее патриархам. Чудовский архимандрит обычно сослужил патриарху во время торжественных служб. Подписи архимандритов Чудова монастыря стоят под всеми значительными документами церковных и земских соборов русского средневековья, в частности и соборной грамотой об избрании на царство Михаила Романова в 1613 году. На архимандритов крупнейших русских монастырей распространялись нормы местничества, привычные по отношению к боярству. В 1547 году, например, место архимандриту Троице-Сергиева монастыря было указано второе, «под Чудовским». Во второй половине XV века Чудов монастырь стоял на третьем, во второй половине XVI — на четвертом, в конце XVI — на пятом, а в XVII — вновь на третьем месте в официальной иерархии русских обителей, уступая лишь Троице-Сергиеву и Владимирскому Рождественскому. Согласно чину посвящения в сан московских митрополитов, утвержденному церковным собором 1581 года, чудовский архимандрит должен был в этой церемонии исполнять миссию «благовестника», объявляющего новому митрополиту об избрании. Специальные тарифы Соборным Уложением 1б49 года, сводом законов тогдашнего Русского государства, монахам Чудова монастыря были установлены специальные тарифы, которые они могли взимать в судебном порядке «за бесчестье»: «Чюдова монастыря архимариту 80 рублев; келарю шестьдесят рублев; казначею пятьдесят рублев; соборным старцом по двадцати рублев». Монастырским слугам полагалось «по десяти рублев человеку». В XVIII веке настоятели только четырех русских монастырей имели право носить особую мантию со скрижалями, и среди них был чудовский. Историки называют Чудов монастырь аристократическим: сюда уходили на покой видные представители русского боярства и дворянства. Пострижение в кремлевском придворном монастыре, видимо, было престижным: например, только с ноября 1585-го по июль 1586 года обитель получила шесть крупных денежных вкладов с условием «за тот вклад постричи и в келье устроити». Древнерусский хэппи-энд известной «приключенческой» «Повести о Савве Грудцыне» (1660-е годы): «Савва. иде в монастырь Чюда архистратига Михаила. и нача туг жить в посте и молитвах, беспрестанно моляся господеви о согрешении своем. В монастыре же оном пожив лета довольна, к господу отиде». Голландский путешественник Йенс Стрюйс, побывавший в России в 1668 году, писал, что Чудов монастырь «посвящен воспитанию знати, детей которой до 16 лет воспитывают с большой заботой. В эти лета молодым людям предоставляется или выйти или оставаться в нем». Ему вторит Балтазар Койэтг, участник нидерландского посольства в Москву (1675— 1676): Чудов «скорее можно назвать дворянским учебным заведением, чем монастырем; там редко увидишь кого другого, как детей бояр и важных вельмож; их помещают туда, чтобы удалить от дурного общества и научить благонравному поведению». Курляндец Яков Рейтенфельс в своих «Сказаниях о Московии» (1680) называет монастырь «в Москве в память чудес Алексея» первым среди «наиболее знаменитых» русских обителей. Внимание русских царей Монастырь неизменно пользовался вниманием и заботой русских царей. Иван Грозный жаловал ему земельные владения; он же прислал в Чудов два колокола из Пскова. Царь Михаил Федорович приказал отлить для обители большой колокол. Богатые дары делали в монастырь Федор Алексеевич и Петр Великий. В монастырской ризнице хранились пожертвованные им золотой потир и дискос, Евангелие, подаренное митрополитом Платоном, митрополичьи митры — дары императора Павла и князя Потемкина-Таврического. В екатерининские времена в Чудов монастырь поступили сокровища ризниц упраздненных Крутицкой и Переслав- ской епархий. К Чудову монастырю часто приписывали, т.е. передавали в управление, обедневшие небольшие монастыри вне Москвы. В 1700 году к нему приписали подмосковную Николо-Берлюковскую пустынь, в 1712-м — Давыдову пустынь, в 1775-м — Николо-Перервинскую обитель. Монахи кремлевской обители и сами основывали новые монастыри в провинции: например, в 1613 году чудовский инок Филарет заложил знаменитую Раифскую пустынь близ Казани. Монастырь славился не только библиотекой и ризницей, но и богатствами, в эпоху своего расцвета в конце XVII века он владел более 3 тысячами дворов, 18600 крепостных и имел, по разным данным, от 170 до 300 человек в монашеской братии. В XVI—XVII веках его называли «Великой Лаврой». Среди владений монастыря известны нынешние города Егорьевск и Мышкин, многочисленные села, дворы, пойменные луга, рыбные и судовые промыслы в Подмосковье, владимирских, тверских, ярославских, костромских, саратовских, самарских, саратовских, астраханских и иных землях. Имел монастырь и владения и подворья в Москве — и в Китай-городе и окрестностях города, о чем напоминают до сих пор Чудовские переулки возле Чистых прудов и в Хамовниках. Богатство позволяло обители заниматься благотворительностью, содержать несколько богаделен. Каждый год на Пасху, Рождество и в Прощеное воскресенье Чудов монастырь посылал в московские тюрьмы хлеб, жареную рыбу, кашу, квас и деньги для узников. Существовали и так называемые «штатные» чудовские нищие, которым выдавалась из Патриаршего казенного приказа поденная милостыня. Самый богатый монастырь В первом десятилетии XVIII века Чудов монастырь считался самым богатым из московских обителей — его денежные доходы составляли ежегодно более 4700 рублей. Правда, при Петре на содержание монастыря оставлялось 1646 рублей, а остальные поступали в казну. Монастырские крепостные не только работали на барщине, но и приносили обители «хлебный оброк. Известно, что многие «отходные» крестьяне Чудова монастыря работали на постройке петровского Петербурга в первой четверти XVIII века.м Постригаясь в монахи, представители богатых родов жертвовали обители свои вотчины и богатства. Конечно, делали это не только знатные люди. Например, в 1586 году драгоценных соболей принесли в обитель казаки отряда легендарного Ермака. С Чудовым монастырем косвенно связана и история рода А.С. Пушкина: в XVI веке думный дворянин Гаврила Пушкин, увековеченный в «Борисе Годунове», пожертвовал, а затем выкупил у монастыря свою подмосковную деревню Рожново. Некоторые чудовские иноки могли сами делать значительные вклады в провинциальные монастыри. Старец Селивестр, например, пожертвовал в XVI веке в одну из вятских обителей два колокола, иеродьякон Афанасий в 1681 — 1682 годах «построил» образ Воскресения Христова для Ипатьевского монастыря и напрестольный крест для храма Воскресения на Дебре в Костроме, дьякон Никон в 1689 году вложил «апостол новый, в десть» в Оптину пустынь. Но, конечно, ни богатства, ни близость к царскому двору не могли оградить обитель от грозных бедствий средневековья. Конечно, Чудов монастырь, в отличие от многих, никогда не служил крепостью — кремлевские стены заменяли ему собственную крепостную ограду. Но историки считают, что слуги Чудова монастыря в минуту опасности должны были защищать кремлевские стены вместе со стрельцами. В 1382 году, ворвавшись в Кремль, монастырь сожгли воины хана Тохтамыша, убив архимандрита Иакова и нескольких монахов. В 1451 году при осаде Москвы войском ногайского царевича Мазовши чудовский инок Антоний был сражен вражеской стрелой на кремлевской стене во время крестного хода. Перед смертью он успел сказать, что Богоматерь спасет Москву — и ночью после безуспешного штурма неприятель ушел. Закупка боеприпасов В 1586 году монастырь закупал боеприпасы «для осадного времени». Во время войны с поляками за Смоленск в 1634 году Чудов монастырь выставил 20 ратных людей. Были и другие опасности и угрозы. В 1654 году, например, моровое поветрие в Москве унесло жизни 182 чудовских монахов, в живых осталось 26. Чудов монастырь не раз восстанавливался и после пожаров и разгромов. Он горел в 1445, 1447, 1449, 1477 годах. В пожаре 1547 года погибли 18 старцев и 8 слуг, сгорели все монастырские припасы, но уцелели мощи митрополита Алексия. Выгорал монастырь и в 1626, 1633 годах. В XVII веке монастырь обстроился новыми храмами и каменными палатами, но последовали новые разрушительные пожары 1701 и 1737 годов, а затем погром во время Чумного бунта 1771 года, когда мятежники безуспешно искали здесь митрополита Амвросия. «Толпа ворвалась в Чудов монастырь и накинулась на все, — повествует М.И. Пыляев в «Старой Москве», — в комнатах и в церквах рвала, уничтожала и кощунствовала. Вслед за тем были разбиты чудовские погреба, отдаваемые внаймы купцу Птицыну — все вино было выпито». Чумной бунт тут же превратился в хмельной. «Я нашел Чудов монастырь в жалком состоянии», — писал Екатерине главнокомандующий в Москве фельдмаршал П.С. Салтыков. Но вновь и вновь монастырь отстраивали; его ансамбль становился более величественным и парадным. Некрополь Основатель Чудова монастыря митрополит Алексий был похоронен в нем в 1378 году. Очень колоритно описание одного из чудес, совершавшихся у его гробницы. Не обходили монастырь стороной и политические события: 30 июля 1767 года, например, в нем впервые собрались около 500 депутатов Уложенной Комиссии — екатерининского «предпарламента», ожидавшие приезда императрицы в Кремль для торжественного открытия заседаний Комиссии. Так что Чудов монастырь может считаться первым адресом «русского парламентаризма». Баженовский план реконструкции Кремля 1770-х годов предусматривал снос Чудова монастыря, за исключением древнего собора. Но проект не был, к счастью для древностей Кремля, осуществлен, хотя ряд построек обители успели разобрать. Перед приходом французов В 1812 году, перед приходом французов, «когда неприятель был уже на стенах высот кремлевских», настоятель монастыря Константин зарыл часть монастырских сокровищ, которые не успели вывезти в Вологду, в землю. Французы клад не нашли. В монастыре размещались штаб наполеоновской армии и полки гвардии. Обитель при этом была нещадно ограблена, архивные дела епархии выбросили в ров у кремлевской стены. В главном храме наполеоновский маршал Даву принимал посетителей и подписывал бумаги, а в алтаре устроил себе спальню. Известна картина В.В. Верещагина «Маршал Даву в Чудовом монастыре». Мощи св. Алексия французы выбросили из раки, они найдены были потом в углу церкви. После французского разорения обитель возобновили в 1814 году. Во время Крымской войны Чудов монастырь и Троице-Сергиева лавра пожертвовали 50 тысяч рублей «на потребности православных воинов». До построения храма Христа Спасителя в Москве не было кафедрального собора епархии. Роль митрополичьей московской кафедры играл Чудов монастырь, почему и имел статус кафедрального. В конце XIX века здесь нашел пристанище духовный цензурный комитет. В 1870 году в Чудовом монастыре было устроено специальное помещение для 45 древних икон из Синодального архива. Это был фактически первый московский музей иконы. Постепенно его коллекция возросла до 300 икон; на основе ее в 1913 году в стенах Чудова монастыря состоялась Романовская выставка памятников церковной старины к 300-летию династии Романовых. В начале XX века в монастыре было 4 храма с семью престолами. Монастырь по-прежнему входил в небольшую (не более 15) группу самых богатых русских обителей с капиталом свыше 100 тысяч рублей: по архивным данным за 1897 год, его основной капитал составлял 498 тысяч рублей. Монастырь был уже не общежительным. Во главе обители стоял наместник-архимандрит, братии было 49 человек. Путеводители тех времен отмечают просфоры, «приготовлением которых он славен». 8 августа и 4 октября из Чудова направлялись крестные ходы в Успенский собор. Любопытный эпизод полемики С Чудовым монастырем связан любопытный эпизод полемики между организациями, которые в дореволюционной России занимались охраной памятников старины. В 1911 году Императорская Археологическая Комиссия (ИАК) разрешила устроить в подклете монастырского собора отапливаемую церковь. Год спустя Московское Архитектурное Общество указало на опасность совмещения в старинном храме отапливаемых и неотапливаемых частей и выразило надежду, что ИАК не допустит угрозы порчи собора. Устройство отопления в результате было запрещено. Могли ли ученые мужи представить себе, что не пройдет и двух десятков лет, как полемику о чудовском соборе придется вести на тему «Взрывать — не взрывать», и в результате от него не останется и камня на камне. Чудов монастырь с самого начала своей истории был «учительным»; историки считают его «рассадником византийской образованности». Здесь воспитывался в юности Дмитрий Донской, сюда приезжали из Греции и славянских земель ученые монахи и епископы. Слава об учености и мудрости обитателей кремлевской обители расходилась и по всей стране, и за ее пределы. Уже в XIV веке в монастыре появилась собственная школа книжных писцов, от которой до наших времен дошли две рукописи — «Книга о постничестве», созданная в 1388 году «замышленьем архимандрита Якима, а писанием черньца Антония», и «Книга Иова» 1394 года. Известный историк М.Н. Тихомиров считал, что эти рукописи своим тщательным исполнением резко отличаются от памятников середины XIV столетия и свидетельствуют о наличии в Чудове монастыре собственного стиля книжного письма. К памятникам этого же стиля относилась и хранившаяся в монастыре рукопись, приписываемая самому митрополиту Алексию. В 1390—1392 годах здесь жил Матфей Гречин, митрополит Адрианопольский, тут и похороненный. О чудовском архимандрите Питириме (1440-е годы) старинные источники говорят: «Известный сколько по благочестию своему и иноческим подвигам, столько же и по образованности и просвещению, в чем не было тогда в Москве ему равных». Ближайший советник великого князя Василия III Здесь постригался в монахи Юрий Траханиот, ближайший советник великого князя Василия III. В 1518 году в Чудовом монастыре поселились прибывшие в Москву ученые старцы из афонских монастырей. В 1516—1525 годах здесь жил известный средневековый гуманист, богослов и писатель Максим Грек, вокруг которого образовался кружок образованных москвичей. Чудовский архимандрит того времени Иона писал великому князю доносы на Максима Грека и его собеседников: «и толкуют книги, и низводят словеса по своему изволению, без согласия и без веления твоего». По отзывам историков, чудовская келья Максима Грека «превратилась в своего рода политический клуб. В нем собирались самые образованные люди. Они обсуждали не только богословские темы эти люди вели весьма вольные речи. Они бранили не только митрополита, но и самого государя» (. Ближайшими советниками Максима Грека были Вассиан Патрикеев и Исаак Собака, отлученный от церкви на соборе 1549 года по настоянию митрополита Макария, когда он был уже чудовским архимандритом. В Чудовом монастыре была и собственная школа иконописцев. Приходно-расходная книга монастыря 1586 года называет их имена: старец Александр, старец Симеон, Дмитрий Барышников, Ждан Никитин, Лукьян Максимов. В той же книге есть имена чудовских мастеров-серебреников: Третьяк Филин, Григорий Перевертка, Поспелка Лукьянов, Давыд Иванов и Парфений, «во иноцех» Павел. Монахи Чудова монастыря были среди золотых и серебряных дел мастеров и алмазников, работавших позднее в Золотой палате патриарха Никона. Шедевром русского эмальерного искусства считается потир 1664 года из Чудова монастыря. В 1649—1670-х годах в монастыре действовала Греко-Латинская школа, учрежденная патриархом Филаретом на средства патриаршего дома. Из этой школы, в которой преподавали известные ученые тех времен Арсений Грек, Арсений Сатановский, Епифаний Славинецкий и многие другие, выросла позднее Славяно-Греко-Латинская академия. В списках первых учеников академии значится чудовский монах Иев. Чудовская школа была центром так называемых «мудро-борцев», книжников «грекофильского» направления. Келарь кремлевской обители Главой «мудроборцев» был келарь кремлевской обители Евфимий Чудовский, выходец из простых монахов — знаменитый духовный деятель, переводчик сочинений Дионис™ Ареопа- гита и многих иных, поэт, философ, библиограф, «справщик» (редактор) московского Печатного двора, ревнитель православия XVII столетия, ратовавший за развитие духовного образования. Несмотря на то, что Евфимий Чудовский сам переводил книги с латыни и составил русско-латинский словарь, он писал: «От учения латинского, ничтоже еще видя, начинаются быти странныя подверги и чуждыя восточныя святыя Церкве». Он призывал светские и духовные власти сделать все, «да не пламень западного зломысленного мудрования растекся попалит и в ничто же обратит православия восточного истину». «Мудроборцы» боролись против «блуды латинския», против «латиномудрствующих» сторонников другого знаменитого культурного деятеля XVII столетия поэта Симеона Полоцкого, чьей цитаделью был Заиконоспасский монастырь в Китай-городе, требовавших и развития светского образования по образцу европейского. В XVII веке в монастыре жили и ученые греки братья Соф- роний и Иоанникий Лихуды. Инок Исидор работал здесь над Патриаршим летописцем, монах Боголеп Адамов — над популярным в свое время «Хронографцем». Монахом обители был русский просветитель Карион Истомин, составитель букварей и учебных книг для юных Петра I и царевича Алексея, в 1682 году подавший царевне Софье стихотворную челобитную о «водворении» наук в России. Истомин исполнял обязанности личного секретаря патриарха Адриана и заведовал московским Печатным двором. Весной 1701 года в заточении в Чудовом монастыре находился — и в нем же умер — попавший в опалу Игнатий Римский-Корсаков, «первый русский историк», видный ученый и духовный деятель своего времени. Славяно-Греко-Латинской академией в начале XVIII века руководил чудовский монах Иов, составивший «Букварь, рекше Сократ учения христианского». В 1570 году церковный служка Семен Савельев пожертвовал в Чудов монастырь экземпляр первой русской датированной печатной книги — «Апостола» Ивана Федорова. Новый Завет У гроба преподобного Алексия хранился принадлежавший ему Новый Завет — рукопись XIV века, в драгоценном переплете с изумрудами, рубинами и бриллиантами. После 1917 года эта рукопись бесследно исчезла. В XIX — начале XX века на всю Россию был знаменит хор Чудова монастыря, участвовавший в самых торжественных церемониях, он пел при освящении храма Христа Спасителя и многих московских церквей. «Много на своем веку слыхал я певческих хоров, — вспоминал князь Владимир Голицын московскую жизнь 1850—1860-х годов, — придворный, лаврский, синодальный — но подобного чудовскому. я никогда не слыхал. Он довел исполнение церковных песнопений. до такого совершенства, что вы не слышали отдельных голосов или регистров, а 80-голосная масса сливалась в одну звуковую волну, подобную звуку большого органа в католических соборах. Было много любителей — поклонников этого хора, которые следовали за ним по церквам, где он выступал в полном своем составе». «До чего дивно поют стихиры, — говорит героиня бунинского «Чистого понедельника». — А в Чудовом еще лучше». Просветительская традиция была жива в Чудовом монастыре и в начале XX века. Архимандрит Арсений, по отзывам историков, превратил обитель в «рассадник духовного просвещения для всей Москвы»: он начал издание для народа под названием «Лепта обители Святителя Алексия», распространявшееся по всей стране в десятках тысяч экземпляров. Известный московский старец XX века Алексей Мечев, сын регента чудовского хора, писал архимандриту Арсению: «Хочу и я последние дни своей жизни докончить под сенью обители святителя Алексия». Преемники митрополита Алексия совершали в Чудовом монастыре торжественные обряды еще при Дмитрии Донском. Митрополит Киприан крестил в 1384 году здесь сербского боярина Воейка Терновского (родоначальника фамилии Воейковых). При крещении присутствовал преподобный Сергий Радонежский. Монастырь, как и многие другие обители, был известен в средневековой Руси своими темницами. В 1441 году в Чудов заключили, чтобы «обращать его на путь истины», грека-митрополита Исидора, осмелившегося самовольно подписать Флорентийскую унию западной и восточной церквей. Великий князь Василий Впрочем, когда Исидор вскоре «тайно ушел» из монастыря, великий князь Василий велел не посылать за ним погони. После присоединения Иваном III Новгорода в 1480 году был заточен в обитель и провел в ней шесть лет, до самой смерти, новгородский архиепископ Феофил, обвиненный в «коромоле» против московского великого князя. С Чудовым монастырем и его архимандритом 1480-х годов Геннадием (Гонзовым) связан любопытный эпизод церковно-государственных отношений тех времен. При освящении нового Успенского собора в Кремле великий князь Иван III сделал резкое замечание московскому митрополиту Геронтию, который, по его мнению, ошибочно повел крестный ход против солнца. Геронтий ссылался на греческий образец, а московские иерархи, поддержавшие великого князя, в том числе и Геннадий — на обычай. Геронтий, возмущенный вмешательством великого князя в церковный обряд, удалился в Чудов монастырь. Иван III вынужден был идти в обитель к нему на поклон. После этой маленькой чудовской «Каноссы», в январе 1483 года, Геронтий приказал посадить в ледник Чудова монастыря своего оппонента Геннадия, в будущем новгородского владыку, преследователя секты «жидовствующих» и заказчика первого русского перевода Библии. Летописец, правда, говорит, что Геннадий получил новгородское архиепископство за взятку: «а дал от того две тысячи рублев князю великому». Один из наследников Геннадия на посту архимандрита был в 1491 году бит кнутом на торгу за подделку княжеской грамоты. А в 1504 году Геннадий, обвиненный в мздоимстве с новгородских священников, оставил епархию и удалился в Чудов монастырь, где полтора года спустя умер. Узником Чудова был писатель, старец Симонова монастыря Вассиан Патрикеев, высказавшийся против развода и второго брака Василия III. Согласно преданиям, в Чудовом монастыре принял в 1420-е годы постриг преподобный Тихон Калужский, основатель существующей доныне Тихоновой пустыни. В середине XVI века в Чудовом монастыре некоторое время жил старец Артемий, вождь заволжских «нестяжателей», с которым «многажды беседовавше» Иван Грозный, в XVII столетии — подвижник Елеазар Анзерский. Преподобный пустынник Никодим Кожеозерский Из Чудова монастыря происходил преподобный пустынник Никодим Кожеозерский (начало XVII в.). В 1640-х годах здесь.жил преподобный Лукиан, основатель Лукьянцевой пустыни близ Александровой слободы. После своего избрания на царство в 1598 году Годунов посетил в Чудовой обители патриарха Иова. Кто мог предположить тогда, что через три года в монастыре поселится человек, который свергнет новую династию. Около года в 1601 —1602 годах провел чернецом в Чудове Григорий Отрепьев — по мнению большинства историков, будущий Лжедмитрий I. В «аристократический» монастырь сын небогатого дворянина Богдана Отрепьева попал по протекции: «Бил челом о нем в Чюдове монастыре архимандриту Пафнотию. богородицкой протопоп Еуфимий, чтоб его велел взяти в монастырь и велел бы ему жити в келье у деда у своего у Замятии». Архимандрит приблизил к себе молодого инока, произвел его в дьяконы и даже перевел в свою келью, где Отрепьев, как он рассказывал потом знакомым монахам, занимался литературными трудами: «сложил похвалу московским чудотворцам Петру, и Алексею, и Ионе». Летописи говорят, что затем Отрепьев был взят на патриарший двор «для книжного письма», но был обличен в ереси и возвращен в Чудов монастырь «в соблюдение». Сказания и повести о Смутном времени свидетельствуют, что именно в монастыре инок Григорий «начал в сердце своем помышляти, како бы ему достигнути царскова престола»; он как бы в шутку говорил монахам — «царь буду на Москве». Монахи рассказывали потом, что в Чудовом монастыре «окаянный Гришка многих людей вопрошаше об убиении царевича Димитрия и проведаша накрепко». Голландский купец Исаак Масса в «Кратком известии о Московии (1610) утверждает, будто в монастыре Отрепьев «списывал или копировал многие книги своего учителя и таким образом достиг разумения всех тайн в государстве». Историк Р.Г. Скрынников считает, что многие монахи Чудова монастыря — в недалеком мирском прошлом дети боярские и служилые дворяне — были тесно связаны с оппозиционным Борису Годунову боярством, желавшим его свержения. Поэтому самозванческая интрига и родилась именно в Чудовом монастыре. Правда, когда Отрепьев заговорил о себе как о царевиче Дмитрии всерьез, большинство монахов подняли его на смех — «они же ему плеваху и на смех претворяху». Побег в Литву Опасаясь разоблачения, Отрепьев бежал из монастыря в Литву «со священником Варлаамом и крылошанином Мисаилом Повадиным» — это те самые Варлаам и Мисаил из сцены в корчме на литовской границе в «Борисе Годунове» А.С. Пушкина. Конечно же, и монастырь возникает в трагедии в сцене «Ночь. Келья в Чудовом монастыре». Во время похода Лжедмитрия на Москву в 1605 году Борис Годунов послал в Путивль с грамотами от себя и патриарха Иова трех чудовских монахов, знавших Отрепьева по монастырю. Они должны были опознать и разоблачить самозванца, но были арестованы до того, как успели огласить грамоты. После пыток и заточения монахи послали из тюрьмы письмо Борису и Иову, в котором признавали подлинность «царевича Дмитрия». Однако после воцарения самозванца, в сентябре 1605 года, другой чудовский монах стал убеждать московский народ, что в Кремле на троне сидит беглый монах Григорий, которого он сам учил грамоте. Правдолюбца арестовали, пытали, но монах не отказался от своего обличения. Его утопили в Москве-реке вместе с несколькими товарищами по монастырю. Многих чудовских иноков во главе с архимандритом Варлаамом — во избежание новых неприятных встреч — Лжедмитрий велел разослать по отдаленным монастырям. «Он не думал скрываться, — замечает Карамзин в «Истории государства Российского», — и смело смотрел в глаза всякому любопытному на улицах; не ходил только в святую Обитель Чудовскую, место неприятных для него знакомств и воспоминаний». На одной из церемоний Лжедмитрий встретился и со своим бывшим настоятелем. Пафнутий, ставший к тому времени епископом Крутицким, не разоблачил его, вероятно, опасаясь за свою жизнь. При воцарении Василия Шуйского в 1606 году в Чудов был отослан патриарх Игнатий, поставленный Лжедмитрием. Игнатий мог наблюдать, как самого Шуйского, насильно постриженного в собственном доме чудовскими монахами, понуждаемыми одним из вождей ополчения Захаром Ляпуновым, привезли в монастырь под именем инока Варлаама в 1610 году. Захватившие Москву поляки вернули Игнатия на патриарший престол, а в чудовскую темницу бросили патриарха Гермогена. Здесь, в обители, где некогда принял постриг, он провел последние девять месяцев своей жизни.     автор :  архив e-mail :  moscowjobnet@gmail.com www :  Google plus статья размещена :  25.11.2019 23:54                НАЗАД     НА ГЛАВНУЮ         MOSCOWJOB.NET Администрация сайта не несет ответственности за содержание объявлений. moscowjobnet@gmail.com