MOSCOWJOB.NET

ИНФОРМАЦИЯ статья № 93

категория :  ОБЩАЯ       История Московского Кремля (часть 4)     Снос и восстановление монастыря В 1722 году она сносится, в 1729-м восстанавливается, но вновь сносится по ветхости в конце 1820-х годов. Престол ее отнесли в церковь Екатерины. Восемь двухэтажных корпусов келий, окружавших монастырский двор, были построены в 1721 —1725 годах, «под смотрением гвардии капитана Баскакова», руководившего обновлением монастыря по приказу Петра I. Они перестраивались в середине XVIII и в конце XIX века.   На старых фотоснимках видны также монастырские ворота, примыкавшие к Екатерининской церкви. В целом Чудов и Вознесенский кремлевские монастыри можно, видимо, рассматривать как некий единый организм, несмотря на разницу в «происхождении» частей (митрополичий и княжеский). Заложенные по соседству с небольшой разницей во времени во второй половине XIV века, они стали придворными обителями, постоянно вовлеченными в жизнь московского двора. Конечно, у них была разная «специализация». Однако схожесть биографий бросается в глаза: в обеих обителях воспитывались в юности и жили на покое в старости представители виднейших русских родов, культивировались искусства и художественные ремесла, обе пользовались покровительством царствующих особ, обустраивались по их заказу в одно и то же время и оказывали им разнообразные услуги. Перефразируя известное выражение, можно сказать, что оба монастыря жили по соседству долго и слаженно — и умерли в один год. Задумаемся: почему Кремлевский дворец — Большой? Ведь никакого Малого нет? С образованием самостоятельной Московской епархии в 1742 году в древней столице появились архиепископы. По указу Синода 1744 года им было велено иметь резиденцию в приспособленном для них здании Чудова монастыря. Назначенный московским архиепископом в 1775 году знаменитый Платон обнаружил, что «не только нельзя было в нем жить, но и ничего почта в нем не было». Это были последствия погрома Чумного бунта 1771 года. На строительство нового дома Екатерина II пожаловала 40 тысяч рублей. Возводил дом в 1775—1776 годах знаменитый зодчий М.Ф. Казаков; разобрав старинные палаты, он выстроил по соседству с монастырем двухэтажный каменный дворец, в котором была устроена домовая церковь Петра и Павла. Митрополичий дом Дворец именовался первоначально Митрополичьим домом, иногда Чудовым дворцом — он стоял на земле Чудова монастыря, на том месте, где некогда был двор боярина Б.И. Морозова. Митрополиту Платону в те годы досаждала пальба из кремлевских пушек в праздничные дни; в 1786 году от нее, например, вылетели стекла в Архиерейском доме. Сохранилось любопытное описание Архиерейского дома, сделанное Франсиско де Миранда, национальным героем Венесуэлы, борцом за освобождение Латинской Америки от испанского владычества, много лет странствовавшим по Европе. В России он был в 1786—1787 годах, а в стены Архиерейского дома вошел 18 мая 1787 года: «Мы направились в новую резиденцию архиепископа, расположенную также в Кремле, где никто не живет, хотя здание очень хорошее. Построивший его нынешний архиепископ предпочитает другое, удаленное от шума и суеты и окруженное садом, где он прогуливается. Дворец же, в котором мы побывали, весьма неплох. Внутри висят портреты предшественников этого архиерея; обращают на себя внимание два превосходных наборных мраморных стола работы укрывшихся здесь иезуитов — подарок князя Потемкина; коллекция ладанок, а также ложе покойной великой княгини, которое, по обычаю, было передано ее духовнику Платону». Стекла вновь вылетели в 1812 году от французских взрывов в Кремле; но более того архиерейский дом не пострадал. В 1817 году он перешел в дворцовое ведомство, а в 1818-м был куплен для великого князя Николая Павловича, будущего императора Николая I. Здесь же временно поселили прибывшего в Москву прусского принца Вильгельма. В 1820 году дворец расширили, в 1824 году над проектом его перестройки работал архитектор И.Л. Мироновский. В то время здание еще звали по старинке Чудовым дворцом, а с 1831 года стали именовать Николаевским, или малым Кремлевским (позднее два названия срослись). В 1824 году для удобного размещения государевой свиты дворец надстроили третьим деревянным этажом. Работами этими заведовал князь Н.Б. Юсупов, владелец подмосковного Архангельского. Новый вид дворца изображен на многочисленных панорамах Кремля XIX столетия, например, на панораме по рисунку Д.С. Индейцева. Многие известные лица и события русской истории С Малым Николаевским дворцом связаны были многие известные лица и события русской истории. До постройки нового Большого Кремлевского дворца в Николаевском дворце останавливались все русские государи во время пребывания в Москве. С 31 марта по 3 мая 1797 года в нем жили великий князь Александр Павлович (будущий император Александр И) и его жена. Царская фамилия прибыла в Москву для коронации Павла I, который не раз посещал сына в его апартаментах. Жил в своем дворце и великий князь Николай Павлович: 17 апреля 1818 года здесь родился его сын Александр, будущий царь Александр. Знаменитый разговор Николая I с Пушкиным 8 сентября 1826 года, когда поэта примчал из ссылки в Москву фельдъегерь, происходил в Большом кабинете Малого дворца. Пушкин с дороги «был тотчас же представлен, в дорожном костюме, как был, не совсем обогревшийся, усталый и кажется даже не совсем здоровый» императору. Было очень холодно, передавали потом мемуаристы рассказы Пушкина, в кабинете топился камин. Пушкин стал спиною к камину и «говорил с государем, отогревая себе ноги». Сам Пушкин так рассказывал о своем разговоре с Николаем: «Фельдъегерь выхватил меня из моего вынужденного уединения и на почтовых привез в Москву, прямо в Кремль и, всего покрытого грязью, меня ввели в кабинет государя, который сказал мне: «Здравствуй, Пушкин, доволен ли ты тем, что возвращен?» Я отвечал, как следовало. Государь долго говорил со мною, потом спросил: «Пушкин, принял ли бы ты участие в 14-м декабря, если был в Петербурге?» — «Непременно, государь, все друзья мои были в заговоре, и я не мог не участвовать в нем». Услышав такое рыцарское признание, Николай объявил Пушкину, который с утра предполагал, что повезут его прямо в Сибирь, что он прощен, что ссылка его прекращается, и сам царь будет личным цензором новых стихов поэта. Согласно свидетельствам других мемуаристов, Николай встретил поэта словами: «Брат мой, покойный император, сослал вас на жительство в деревню, я же освобождаю вас от этого наказания с условием ничего не писать против правительства». — «Ваше величество, — отвечал Пушкин, — я давно ничего не пишу противного правительству». Новый Пушкин Они говорили о восстании 14 декабря, о состоянии дел в России, о цензуре и литературе. Вечером того же дня на балу царь скажет одному из приближенных, что утром говорил с умнейшим человеком в России. Наконец царь вывел поэта в приемную, наполненную сановниками, со словами: «Господа, вот вам новый Пушкин, о старом забудем». Поэт, согласно мемуаристам, «вышел оттуда со слезами на глазах и был до конца признателен к государю». Со стороны императора, находившегося в Москве после коронации, весь этот разговор, который, как он мог быть уверен, тут же станет известен всей Москве, был заранее просчитан: даровав прощение Пушкину, царь хотел привлечь на свою сторону общественное мнение и заглушить толки о недавних казнях декабристов в Петербурге. Менее знаменита другая встреча Николая 1 с другим поэтом в том же Малом дворце — ранним утром, в шестом часу утра 28 июля 1826 года на аудиенцию к царю привезли 22-летнего студента Московского университета Александра Полежаева, чью тетрадку с «возмутительными» вольнодумными стихами государю показали накануне. Царь увидел в студенческих стихах отзвук декабристского заговора. Полежаев на высочайшем допросе не отрицал своего авторства, и Николай повелел в наказание отдать его в солдаты. «Я тебе даю военной службой средство очиститься. От тебя зависит твоя судьба, — сказал царь Полежаеву на прощание. — Если я забуду, ты можешь мне писать». И во что никак не мог поверить Герцен, которому Полежаев рассказывал сам свою историю — царь поцеловал новобранца в лоб. Перелом судьбы, произошедший в Николаевском дворце, для Полежаева оказался роковым. Он так и не получил прощения; был разжалован из унтер-офицеров в солдаты, затем лишен царем личного дворянства, заключен в солдатскую тюрьму, сослан на Кавказ, где воевал в Чечне и Дагестане; вернувшись с полком в Россию, за отлучки из части был наказан розгами, заболел чахоткою и умер в 33 года. Дворец, построенный Казаковым, был прекрасным произведением классической архитектуры, одним из первых памятников этого стиля в Кремле. Первоначальный его вид, с вензелем митрополита Платона на бельведере, запечатлен на гравюре Делабарта и акварели Ф. Алексеева Дворец фиксировал угол Ивановской площади и Спасской улицы Кремля, создавая плавный переход от Вознесенского к Чудову монастырю. Колоннада угловой купольной ротонды Великолепна была колоннада угловой купольной ротонды из четырех колонн тосканского ордера, делавшая угол здания его центром. Фасады дворца по обе стороны колоннады были симметричны; крылья дворца имели анфиладную планировку. Ротонда оказывалась в центре композиции дворца, с Чудовым и Вознесенским монастырями по сторонам, при взгляде из- за Москвы-реки. Строгий ритм сдержанно декорированных окон и лопаток, ясность пропорций и благородство стиля зрелого классицизма позволяли дворцу иметь достойный царственных особ монолитный и величественный вид, несмотря на небольшие размеры. Авторы дореволюционных путеводителей, вероятно, невольно сравнивая Малый Николаевский дворец Казакова с величественным казаковским же Сенатом по соседству, отзывались о нем сдержанно: «Здание было низкое, довольно скромное, новейшей архитектуры». Казаков строил в древнем Кремле максимально тактично, не стремясь подавить старинные памятники по соседству. Его дворец зрительно организовывал огромное пространство, образовавшееся после сноса Баженовым здания Приказов, создавая новый ответственный фасад Кремля со стороны реки. Заметим, что и в Сенате и в Малом Николаевском дворце Казаков применил один и тот же эффектный прием, вынося основной акцент композиции — купол — на угол здания. Оба здания были призваны быть активными участниками и локального — кремлевского — и общегородского архитектурных ансамблей. В Кремле они создавали классический регулярный фронт улиц и площадей, а в городском масштабе — организовывали пространство Красной (Сенат) и Ивановской, видимой извне Кремля (Малый дворец), площадей. Купола, пилястровые и колонные портики обоих зданий, видные издалека, способствовали включению кремлевского комплекса в общегородской классический ансамбль. В конце своего царствования Николай I утвердил проект перестройки дворца «в русском стиле». Он был разработан строителем Большого Кремлевского дворца К.А. Тоном и, в случае осуществления, безусловно, испортил бы классический дворец Казакова. Вступление на престол Но император Александр, вступив на престол, отменил начатую было по приказу отца перестройку, заметив: «Мне гораздо приятнее иметь старый исправленный без перемены дворец, чем вновь построенный с фасадом Тона». Другие проекты в русле идей К.А. Тона (например, Ф.Ф. Рихтера, Н.И. Чичагова, П.А. Герасимова) были отвергнуты. Успели только пристроить после 1851 года по проекту Тона новый парадный вход с высокой башней со стороны Чудова монастыря. В 1872—1880 годах, во время реставрации дворца архитектором НА Шохиным, деревянный третий этаж был переложен в камне, без перемен планировки и убранства. При перекладке его стен их увенчали классическим карнизом, что зрительно связало надстроенный этаж с двумя первоначальными. Шохин также подвел под дворец новый фундамент. По повелению императора Аюксандра II, после реставрации во дворце все должно было остаться таким, каким было в 1818-м, в год его рождения. Из публикаций XIX столетия известно, что император хотел сохранить тот вид дворца, который «остался навсегда у него в памяти». Реставрация, обошедшаяся в полмиллиона рублей, потребовала от Шохина особых трудов: в ее разгар император Александр II пожелал устроить в одном из залов завтрак на сто персон, и архитектору пришлось организовывать строительные работы так, чтобы часть дворцового бельэтажа поддерживалась в первоначальном состоянии. При входе во дворец был устроен лифт, или, по выражению старых путеводителей, «подъемная машина». Как пишут дореволюционные путеводители, новые системы калориферного отопления и вентиляции были устроены по «последнему слову науки». Во дворце не было печей в помещениях, но все наружные стены и окна согревались «проходящим внутри их горячим воздухом, так что подойдя к окну или наружной стене в самый сильный мороз, чувствуется приятная теплота. Вентиляция устроена настолько хорошо, что даже зимой во дворце чувствуется весенний воздух». Системы отопления и вентиляции располагались в подвале дворца; их устроили по проекту военного инженера генерал-майора Войницкого. Сложнейшие технические задачи Решая сложнейшие технические задачи с размещением всех этих агрегатов, архитектор Шохин сумел даже не изменить ритма проемов нижнего этажа. Для новых окон он использовал прежние отдушины, и вид фасадов не изменился. Мебель, материю, которой обиты были стены, предметы убранства залов при реставрации заменили новыми, но сделанными по старым рисункам, и каждый знакомый предмет император обнаруживал на прежнем месте, в том числе и кушетку, на которой он родился в 1818 году. Интерьеры дворца были меблированы в стиле ампир. «В нем имеются замечательные картины, — сообщает описание Кремля 1883 года, — коронация Станислава Августа, писанная Белотто- Каналетти. пожар Кремля, Айвазовского (две картины Айвазовского из Николаевского дворца сохраняются в кремлевских музеях. — КМ.) и др. Здесь также много бронзы в стиле времен Империи». Замечательна была и беседка из слоновой кости, перламутра и малахита, принадлежавшая императрице Александре Федоровне. 19 ноября 1880 года, после окончания всех работ во дворце, его осматривал Александр II. Это был последний приезд императора в Москву — в следующем году его убили террористы в Петербурге. 17 июля 1881 года, во время первого приезда в Москву императора Александра III, вся императорская фамилия посетила Малый Николаевский дворец. После реставрации во дворце иногда останавливалась императорская фамилия; в первом и третьем этажах были комнаты великих князей и их свиты. Дворцовая церковь Петра и Павла при реставрации дворца была в 1879 году возобновлена; иконостас ее был расписан темно-лазоревым цветом. Иконостас этот происходил из домовой церкви временного деревянного Пречистенского дворца Екатерины II, сооруженного Казаковым; в церковь архиерейского дома он был передан в 1779 году. Из дворца можно было, не выходя на улицу, пройти в Благовещенскую церковь Чудова монастыря. Дореволюционные путеводители сообщают, что при дворце был небольшой сад, в который летом приносились тропические растения из императорских оранжерей. Ряды древних надгробных плит На служебном дворике покоились ряды древних надгробных плит XVII столетия: во время реставрации дворца строители наткнулись на древние захоронения; около двух тысяч скелетов были перезахоронены, а из сохранившихся надгробий образовали «род нового кладбища». В конце XIX — начале XX века во дворце жил великий князь Сергей Александрович, московский генерал-губернатор и командующий войсками Московского военного округа. Именно отсюда он выехал 4 февраля 1905 года, чтобы через несколько минут погибнуть от бомбы эсера-террориста Каляева. 1 апреля 1916 года во дворце под председательством вдовы Сергея Александровича, великой княгини Елизаветы Федоровны, состоялось собрание вновь учреждаемого комитета по устройству передвижных церквей для лазаретов Москвы, наполненных ранеными Первой мировой войны. В октябре 1917 года во дворце был штаб защищавшихся в Кремле юнкеров — соответственно, он стал основной мишенью красной артиллерии и пострадал больше других кремлевских памятников. На фотографиях видны следы многочисленных попаданий снарядов, выбоины в окнах, отбитый кусок колоннады. Один снаряд, попавший в верхнюю часть дворца, взорвался в церкви Петра и Павла; дворец загорелся. Епископ Нестор Камчатский, очевидец событий, свидетельствует: «Малый Николаевский дворец. сильно пострадал от орудийного разгрома. Снаружи видны громадные сквозные пробоины. Внутри тоже все разрушено, и когда мне пришлось обойти комнаты, то я увидел картину полного разгрома. Громадные зеркала и прочая обстановка дворца варварски разбивались и разрушались. Шкафы разбиты, книга, дела и бумаги разбросаны по всем комнатам. Церковь пробита снарядом и разгромлена. Иконостас разбит, сотрясением взрывов распахнулись царские врата, и завеса церковная разорвана надвое. Отсюда расхищено много ценных икон». Для сравнения — свидетельство прокоммунистически настроенного очевидца, американского журналиста Джона Рида: «Малый Николаевский дворец. был обстрелян артиллерийским огнем и, действительно, очень сильно пострадал. Но, к счастью, в- нем нет ничего такого, что представляло бы собою особую историческую ценность». Орудия левых эсеров 6 июля 1918 года дворец вновь пострадал от артобстрела — на этот раз по Кремлю били орудия поднявших мятеж левых эсеров. Летом 1918 года дворец ремонтировали по указанию Ленина. Но еще в декабре 1917-го члены специальной комиссии Моссовета по охране исторического наследия видели, как «люди в солдатских шинелях» увозили куда-то из дворца мебель красного дерева. Трудно представить, что думали о происходящем те старики, что застал во дворцах Кремля его комендант ленинских времен Павел Мальков; это были отставные солдаты, в качестве смотрителей следившие за сохранностью царского имущества, — по свидетельству Малькова, «не давали сесть и пылинке». Глядя на Ленина в кепке или на Свердлова в кожаной куртке, старики вздыхали: «Не то! Благолепия не хватает». Ох, правы они были. В 1919 году дворец уже приспосабливался новыми хозяевами под Пулеметные курсы: церковь Петра и Павла должна была стать аудиторией. Дворец находился в ведении коменданта Кремля, и музейные работники не имели туда дос- тупа. В 1920 году в храме хотели разместить уже мастерские Пулеметных курсов, против чего возражал Наркомпрос, опасавшийся за сохранность уникального иконостаса. В следующие два года многострадальная домовая церковь все время меняла «хозяев»: ее занимали то художественная студия, то скульптурная мастерская клуба сотрудников ВЦИК, то декоративно-художественная мастерская. Невероятно много талантов было в советских учреждениях 1920-х. В 1923 году Наркомпрос все еще вел героическую борьбу за сохранение иконостаса дворцовой церкви. Борьба неожиданно закончилась, когда в мае иконостас работы М.Ф. Казакова обнаружили разломанным и выброшенным из окон во внутренний двор. Выяснилось, что иконостас тайком от музейных работников и реставраторов красноармейцы сломали и частично сожгли еще в конце 1922 года — часть дворца начали приспосабливать под клуб сотрудников ВЦИК, Совнаркома и других советских учреждений. Музейные работники Кремля Музейные работники Кремля, как рассказывает в своих исследованиях историк В.Ф. Козлов, приняли возмущенную резолюцию: «Признать факт уничтожения высокохудожественного иконостаса заслуживающим самого резкого осуждения; удаление его не могло диктоваться никакими антирелигиозными соображениями, так как все церковные атрибуты были уже давно убраны. Довести об этом случае до сведения Президиума ВЦИК и просить оградить памятники Кремля от дальнейших вандализмов». Наркомпрос неоднократно ходатайствовал в наркомате юстиции о возбуждении уголовного дела, но все осталось без последствий. В конце 1920-х настал черед и самого дворца, павшего жертвой все той же школы комсостава, ради которой снесли Чудов и Вознесенский монастыри. В мае 1929 года реставраторам стало известно о планах сноса. Центральные Государственные реставрационные мастерские заявили о том, что монастыри и дворец являются «памятниками исключительного историко-архитектурного значения, утрата которых причинит существенный ущерб делу истории и ансамблю древнего Кремля». Реставраторы постановили считать их разборку недопустимой, но ВЦИК и Совнарком были противоположного мнения. Малый Николаевский дворец был разобран в 1929 году. Несколько лет назад в Москве обсуждали идею нового памятника императору, павшему от руки террориста. Странно, что в разговорах о нем почти не вспоминали старый монумент Александра II, простоявший в Московском Кремле с 1898-го по 1928 год. И напрасно: история его создания и исчезновения, как и представления тогдашнего общества о смысле и ценности подобных монументов, и сегодня весьма поучительны. «Громоздкий памятник, неуклюжий и некрасивый, не подходит к древнему величию Кремля» — так отзывается о монументе царю-реформатору московский путеводитель 1914 года. «Памятник не производит художественного впечатления. В нем хороша только фигура императора. Сень над нею и галерея. из очень дорогого материала, с массой позолоты, уже потускневшей, и венецианской мозаикой — безвкусны и лишены какого бы то ни было идейного содержания», — вторит хрестоматийный путеводитель по Москве издания братьев Сабашниковых (1917 г.). Суровые приговоры современников В народе, бывало, памятник звали еще менее уважительно — «Кегельбаном». Впрочем, суровые приговоры современников о монументе не мешали гражданам постоянно возле него толпиться. «Вид из этой галереи очень хорош, и там приятно посидеть и отдохнуть», — замечают те же путеводители. «Мы стоим у памятника Александру Второму и, облокотясь о перила, не отрываем взора от картины, которая раскинулась перед нами» — это из книги популярного когда-то норвежского писателя Кнута Гамсуна. Как же ставили в старину памятники царям? 7 марта 1881 года, сразу же после убийства царя народовольцами, предложение поставить ему памятник в Первопрестольной обсуждало Московское губернское земство. 8 марта тем же занялась Городская дума. Городской голова С.М. Третьяков, брат основателя знаменитой галереи, предложил место для монумента — в Кремле, напротив Малого Николаевского дворца, где родился Александр II. После одобрения идеи новым государем Александром III (17 марта он сказал: «Конечно, согласен») начинается сбор средств на памятник, создается специальный комитет во главе с московским генерал- губернатором князем В. Долгоруковым и объявляется конкурс проектов. Если в пожертвованиях недостатка не было — их общая сумма, включая народную подписку, вклады сыновей Александра II, купеческих, дворянских и прочих организаций, казенные деньги, составила к лету 1898 года, по разным оценкам, от 1,6 до 1,9 миллиона рублей, — то провести конкурс проектов оказалось непросто. Ни первый конкурс, итоги которого были подведены 30 августа 1882 года, ни второй (сентябрь 1884-го), ни третий (1885—1887) не выявили победителя — ни один из 104 представленных на них проектов высокий комитет не счел возможным одобрить. Речь шла не о камерном усадебном памятнике, но о первом московском императорском монументе, который, очевидно, должен был быть понятным и внушающим почтение каждому, да еще и отобразить в камне все основные события Александрова царствования. Основные заслуги Комитет, похоже, буквально изнемогал от массы то заумно-аллегорических, то банально-торжественных проектов, так что вынужден был специально предупреждать авторов: «нежелательно изображение государя на коне, изображений аллегорических, мифологических.» Авторы предлагали аллегорически увековечить в монументе все основные заслуги Александра: и отмену крепостного права, и освобождение балканских христиан от турецкого ига, и учреждение всеобщей воинской повинности, и даже введение гласного суда. Некоторые проекты предвосхищали советский фонтан «Дружбы народов» на ВДНХ: подножие памятника должны были окружить статуи представителей народов, населяющих Россию, «причем самые статуи пусть в левой руке держат свечи с приспособлениями для газового освещения, а в правой руке пусть все они поддерживают дубовую гирлянду, на которой расположены гербы губерний и областей нашего отечества». Фантазия авторов не знала пределов: «Из глубины пропасти, окруженной приличной оградой и цветником, возвышается скала. От подошвы скалы идет спиралью трудная и опасная тропа. по той же тропе вьется змий». На вершине скалы у креста стоит император: он «помогает прекрасной женщине в национальном одеянии, на руках которой висят разбитые цепи рабства, подняться на верх скалы. Женщина, одна рука которой находится в руке императора, другою рукою сжимает горло свирепого змия» и т.д. В похожей ситуации Москва оказалась на рубеже 1990-х годов, когда конкурс на памятник Победы на Поклонной горе был похоронен изобилием безумных и беспомощных идей. В результате, как известно, автор и проект были выбраны волевым порядком. На рубеже 1890-х механизм принятия художественно-политического решения был почти таким же. Отчаявшись выявить победителя обычным конкурсным порядком, князь Долгоруков попросил президента Академии Художеств (великого князя Владимира Александровича) назначить нескольких художников для продолжения работы и гарантированно заплатить каждому 5 тыс. руб. Протесты членов комитета Несмотря на протесты членов комитета, Академия выдвинула пять кандидатур, в том числе будущего автора монумента А.М. Опекушина, который предложил изобразить императора в сюртуке, держащего в руках фуражку и свиток Манифеста 19 февраля, а внизу — старика, мальчика и разорванные цепи. На это предложение Александр III обратил благосклонное внимание. Проект архитектурной части монумента, принадлежавший художнику П.В. Жуковскому и архитектору Н.В. Султанову, был представлен царю помимо всякого конкурса. Согласно воспоминаниям жены Султанова, Жуковский (сын знаменитого поэта, в свое время воспитателя будущего императора Александра II) гостил в 1889 году у Александра III в Гатчине, поинтересовался, почему до сих пор нет в Москве памятника, и. предложил свой эскиз. Царь, желавший иметь монумент «в русском духе», посоветовал Жуковскому обратиться к Султанову. В мае 1890 года князь Долгоруков представил императору их совместный проект, который тут же был утвержден, причем соавторам заплатили по 10 тысяч рублей. По негласному указанию Александра III была сделана модель монумента, причем царь велел поднять шатровую сень на основания-столбы и указал ее высоту. Царю принадлежала и идея объединить в проекте монумента два стиля — «русский» и «итальянский». После этого комитет заказал Опекушину, получавшему премии на проведенных уже конкурсах, статую императора. Скульптор также не избежал августейших указаний: Александр III в 1892 г. выбрал окончательный вариант статуи и посоветовал Опекушину поднять выше голову бронзового царя. 14 мая 1893 года монумент был торжественно, под колокольный перезвон и орудийный салют в 133 выстрела, заложен в Московском Кремле, на бровке холма над Москвой-рекой, примерно на месте советского памятника Ленину. Члены императорской фамилии положили в котлован таблички со своими именами. Комитет по постройке монумента Историки усматривают в этом некий символизм: великие князья Николай Александрович (будущий император Николай И), Сергей Александрович (он 7 лет возглавлял комитет по постройке монумента) и его супруга Елизавета Федоровна, будущие жертвы большевистского террора, — положили свои имена в основание памятника царю, который сам пал от руки террориста. Первый камень фундамента установил царь Александр III. Фундамент заложили на материковой скале — «только это может придать ему вековую прочность», как тогда писали. Памятник, занимавший 323 квадратные сажени кремлевской земли, стоял в прямом смысле слова на костях. В котловане его обнаружились не только каменные фундаменты и подвалы кремлевских Приказов XVII столетия с неким подземным ходом, не только бронзовые чернильницы с гусиными перьями, изразцы, средневековые детские игрушки и даже кремневый наконечник неолитического копья, но и фрагменты обгорелых деревянных построек с человеческими останками внутри (по мнению историка И. Забелина — следы нашествия хана Тохтамыша в 1382 году, по мнению М.Н. Тихомирова — погребения жертв его набега). В Кремле развернулись строительные работы: к лету 1895 года готовы были фундамент и цоколь, в 1895—1896 годах строилась галерея, в 1897-м — пьедесталы столбов шатровой сени, привезли по железной дороге гранитный пьедестал памятника весом в 1500 пудов. В 1897 году архитектурную часть монумента отделывали, и к началу 1898-го он был готов. Недоставало только одного — статуи императора. Все это время скульптор Опекушин бился с изваянием. Он обещал комитету сделать его еще к 1894 году, но не успел. Несолидные для монарха сюртук и фуражка в руках были оставлены — государя требовалось изобразить в полной генеральской форме, в императорской порфире, т.е. в том одеянии, в каком он венчался на царство. В левой руке император держал скипетр, а правую простирал к народу, «даруя ему милость» (опять некстати вспоминается Ленин). В 1896 году работа дошла до стадии гипсовой модели. Бронзовая статуя была отлита в 1898 году и доставлена в Москву в июле — под самое открытие монумента. Десять памятников Александру Опекушин настолько «погрузился в материал», что впоследствии поставил в разных городах и странах около десяти памятников Александру II: «Мне кажется, — вспоминал скульптор, я мог бы вылепить статуте покойного Императора, закрыв глаза — до такой степени у меня жив в памяти его образ». Монумент торжественно открыли 16 августа 1898 года, в присутствии царя Николая и членов императорской фамилии, свиты, министров, высших чиновников, дипкорпуса и именитых заграничных гостей (венок к подножию возлагал, например, Бисмарк), делегатов дворянства, купечества, земств со всей России. В Кремле, заполненном людскими толпами, состоялись парад и крестный ход. Памятник считался самым грандиозным монументом в России; он обошелся более чем в 1 миллион 800 тысяч рублей. Памятник представлял собою не столько скульптурное, сколько архитектурное произведение, в котором, кстати, использованы были железобетонные конструкции. Бронзовая статуя императора в шесть с половиной метров высотой стояла под высокой шатровой сенью, увенчанной двуглавым орлом. Сень была облицована темно-розовым финляндским гранитом (его везли в Москву 650-пудовыми кусками), кровля шатра сделана была из бронзовых листов, золоченных в огне и залитых темно-зеленой эмалью. С трех сторон памятник окружала крытая галерея, чьи арки и своды опирались на 152 колонны. Потолок галереи (это была идея Султанова) украшали 33 мозаичных портрета русских правителей — от Владимира Святого до Николая I. На пьедесталах колонн помещались гербы бывших удельных княжеств и присоединенных к России земель. Террасу украшали гербы недавних приобретений империи — Туркестана, Амурской области, Кавказа. На пьедестале монумента была надпись «Императору Александру И любовию народа», а надпись на фризе колоннады сообщала: «Сооружен доброхотным иждивением русского народа». Гранитные лестницы спускались от монумента в Тайницкий сад. Для удобства посетителей были устроены белокаменные скамьи, светильники в галерее; по вечерам монумент подсвечивали. Памятник, бросавшийся в глаза каждому Памятник, бросавшийся в глаза каждому смотревшему на Кремль из-за реки, играл особую градостроительную роль: стоя на бровке холма, он в некоторой степени уравновешивал Большой Кремлевский дворец в композиции берегового фасада Кремля. Шатровая сень прикрывала бронзового Ихмператора с тыла, чтобы не возникало впечатления, что он стоит спиной к городу. Архитектор Султанов, как бы отвечая будущим критикам, писал в 1898 году: «Памятник Александра И представляет собою слияние двух стилей: по общему виду и форме крыш это сооружение вполне русское, а по деталям — это здание в стиле Возрождения. и по цвету своих материалов — золота, серебра и камней разных пород, и по своему стилю он вполне согласуется с общим характером белокаменного, златоглавого, итальяно-русского Кремля». По мнению современных искусствоведов, в Кремле воплощена была новая тогда идея архитектурного монумента, представлявшего собою «апофеоз царствующего дома». Впрочем, уже современники видели в монументе разновидность древних форумов — «наподобие памятников древнего Рима и Царьгорода». Заметим, что аллегории великих реформ царствования Александра II и статуи представителей облагодетельствованных им народов — то, что с самого начала собирались увековечить — в окончательном варианте монумента отсутствуют. Монумент стал памятником не царю-реформатору, а самодержавному властителю, осененному портретами великих предшественников. Монументальный и наглядный учебник русской истории сразу стал популярен и почитаем: ему посвящена была специальная книга, он присутствует в старинных московских фотоальбомах, его изображали не только на памятных медалях, но даже на хлопчатобумажных платках. 19 февраля 1902 г. в присутствии 60 тысяч рабочих к памятнику были торжественно возложены два венка — от совета московских рабочих и от рабочих Коломенского машиностроительного завода. Общее место исторической литературы и путеводителей: памятник Александру И был снесен в 191В году по инициативе В.И. Ленина в ходе кампании по избавлению коммунистической России от монументов «царям и царским слугам». Совет Народных Комиссаров Совет Народных Комиссаров посвятил этой теме специальный декрет о памятниках республики (12 апреля 1918 г.), который требовал, «чтобы в день 1 Мая были уже сняты некоторые наиболее уродливые истуканы». 22 апреля 1918 года московская Коллегия по делам изобразительных искусств постановила, что памятник Александру II подлежит удалению с занимаемого им места; так как до 1 мая оставалась всего неделя, Коллегия решила пока закрыть монумент чехлом, чтобы своим монархическим видом он не портил настроение празднующим трудящимся и их руководителям. Согласно воспоминаниям БД. Бонч-Бруевича, Ленин предлагал поставить в Кремле памятник Л.Н. Толстому «вместо никому не нужного Александра II». Однако публикации последних лет требуют некоей «реабилитации» роли Ленина в растянувшемся на десять лет деле о сносе памятника Царю-Освободителю. 20 сентября 1920 года НД. Виноградов, маститый реставратор 20—30-х годов, руководивший тогда комиссией Моссовета по охране исторических памятников, пишет другу с некоторой иронической гордостью: «Я был злым гением разрушения. Я уничтожил памятник Скобелеву, Александру III (у храма Христа Спасителя), снял и поместил в Музей изящных искусств фигуру Александра II из Кремля. За это меня костят порядочно». Опубликованные недавно дневники Виноградова 1918 года — документ неподцензурный и потому достоверный — не оставляют сомнений в том, кто был инициатором удаления бронзового царя из Кремля. 12 июля Виноградов докладывает Ленину о памятниках: «Я предложил ему. памятник Александру II сровнять с землей. Он. не очень-то энергично действует. Так, не знает, как быть с Александром II, т.к. он, говорит, красив! Предлагал он также заменить царей революционерами». 17 июля Виноградов «пошел к памятнику Александру II, где сам убедился в том, что эту колоссальную штуку будет весьма трудно уничтожить и это будет стоить громадных сумм». И наконец, 3 августа наступил перелом: «добрался до Ленина. Он остался недовольным работой по снятию Александра II. Он стоит на скорейшем его удалении». Антимонархические убеждения Не стоит думать, однако, что действиями Виноградова руководили антимонархические убеждения или какая-либо личная неприязнь к Александру: скорее всего, ему, как и многим архитекторам и историкам искусства его поколения, памятник императору казался в первую очередь малохудожественным искажением древнего кремлевского ансамбля. На фотографии 1918 года видны обломки бронзового царя, лежащие на земле у подножия монумента. Однако это не свидетельство разрушения статуи: ее снимали по частям, предварительно распилив, а затем перенесли в музей. 8 августа 1918 года в «Известиях» появилось официальное разъяснение: «Что же касается памятника Александру II, то в этом отношении мнения художников разделились: часть стояла за полный снос памятника со всем сооружением, часть — за сохранение памятника в целом. Совнарком и Совдеп высказались за уборку фигуры памятника и за снятие царских портретов; портик предполагается оставить». Шатер и галерея монумента сохранялись, и в большевистской Москве еще десять лет думали, что с ними делать: сносить дорого, как использовать — непонятно, да и Нарком- прос, запрошенный Хозяйственным управлением ВЦИКа о возможности разборки, просил сохранить мозаики. Однако остатки памятника слишком весомо, грубо и зримо напоминали в большевистском Кремле о царской эпохе, пусть красногвардейцы и играли теперь под шатром в футбол. В апреле 1925 года шатер с галереей были включены в «Список зданий в Москве, допустимых к сломке», подготовленный городскими властями. Промедление с уничтожением монумента объяснялось тем, что его галерею хотели было заставить служить новым идеалам: там, как установил историк В.Ф. Козлов, планировали установить в 1927 году памятник десятилетию Октябрьской революции. Но в середине 1928 года власти приняли окончательное решение о сносе. Приговор был приведен в исполнение в том же году. Под землей, по-видимому, цел капитальный фундамент монумента. Здесь в истории монумента в третий раз появляется В.И. Ленин — его статую (1967 г.), ныне убранную из Кремля, поставили не точно на месте памятника царю, но на его участке. Новая историческая эпоха В полном соответствии с теорией, что новая историческая эпоха своими памятниками старается физически вытеснить прежние. Нынешняя эпоха, правда, отмечается по-своему, место царя снова пусто. Александра II хотели поставить вне Кремля, на бывшей Сапожковской площади, у воротной Кутафьей башни. Спиной к Кремлю, лицом к городу, вернее, к полусидящему на другой стороне площади Достоевскому. «Что, брат Федор? Ты теперь тут? Вот и я тут». Бронзовый Александр конца XIX века был в Кремле гордым властелином, издалека видимым под своим шатром, простиравшим десницу к Царской площади. древнее имя Подол, невольно напоминающее о связях первоначальной Москвы с прародителем — Киевом, давно исчезло из столичной топонимии. Возникло оно, вероятно, в те времена, когда кремлевские стены еще не спустились с Боровицкого холма. Когда это произошло, Подол оказался внутри стен Кремля. Через Подол проходила Великая улица, связывавшая московскую цитадель с пристанью на Москве-реке, возле сохранившейся в Китай-городе церкви Зачатия Анны в Углу. Кремлевские ворота, в которые входила эта улица, назывались Тимофеевскими, или Константино-Еленинскими, по церкви, стоявшей неподалеку от них. Заложенная и полузасыпанная воротная арка и сегодня видна в Константино-Еленинской башне Кремля. Посвящение кремлевской церкви святому и равноапостольному Царю Константину, способствовавшему распространению христианства в Римской империи, и матери его св. Елене, стараниями которой в 327 году был обретен Крест Господень, симптоматично: московские великие князья «Третьего Рима» тем самым уподоблялись великим деятелям ранней христианской эпохи. Место, где стояла церковь Константина и Елены, ныне абсолютно пустынное, в прежние времена было весьма оживленным. В 1843 году при раскопках возле церкви были найдены вещественные доказательства былой жизни — глиняная фляга со ртутью и медный сосуд с 18 пергаментными и двумя бумажными свитками, деловые документы XIV века. Предполагают, что уже тогда на этом месте стоял деревянный храм, поскольку и в XIV столетии Тимофеевские ворота иногда звались Константино-Еленинскими. Последующее восстановление Летописцами церковь Константина и Елены впервые упоминается в связи с пожаром 1 августа 1470 года и последующим восстановлением. Некоторые исследователи считают, что храм уже тогда мог быть каменным. Он возобновлялся и в 1530-х годах великой княгиней Еленой Глинской, матерью Ивана Грозного. На кремлевском чертеже 1600-х годов на Подоле показаны и деревянный восьмигранный храм, и каменная одноглавая церковь с тремя апсидами, крыльцом с южной стороны и щипцовым завершением фасадов. Однако на плане Москвы М. Мериана (1643) изображена лишь восьмигранная деревянная церковь. И.Е. Забелин пишет, что церковь была деревянной до 1651 года, а «в этом году было повелено соорудить ее каменную, но исполнилось ли это повеление, неизвестно». Дореволюционные справочники датируют храм 1651 годом, указывая, что соорудил его боярин Илья Милославский, отец царицы Марии Ильиничны. К концу XVII века церковь уже была, во всяком случае, выстроена в камне: в 1692 году она была «возобновлена» на средства царицы Натальи Кирилловны Нарышкиной и царевича Алексея Петровича, матери и сына Петра I. 4 декабря 1692 года храм освятил патриарх Адриан. Весьма любопытно и то, что церковь пользовалась покровительством цариц и их родственников, и то, что заботились о ней в разное время Милославские и Нарышкины, представители двух соперничавших кланов, родственников первой и второй жен царя Алексея Михайловича. Возможно, соперничество проявилось и в заботах о храме: церковь, выстроенную Милославскими, обновила и переосвятила Нарышкина. В Константино-Еленинской башне, как известно, находился кремлевский пыточный застенок, и историки XIX века предполагали, что в храм Константина и Елены «были приводимы уличенные в преступлении к присяге и увещанию, прежде чем отводились в застенок для пытки». Вокруг церкви в XVII—XVIII веках располагались дворы служителей кремлевских соборов во главе с протопопом Успенского собора. Для них храм Константина и Елены был приходским. Дворы примыкали к церкви так тесно, что алтарь и заборы разделяли всего три сажени (около 6 метров). Предполагавшееся строительство Разобраны эти дворы были в 1769—1773 годах в связи с предполагавшимся строительством Кремлевского дворца В.И. Баженова, которое привело бы и к сносу храма, но не состоялось. Утратив прихожан, церковь была приписана к Вознесенскому монастырю. Было рядом с храмом и кладбище, дожившее до екатерининских времен. В Троицкий пожар 1737 года храм Константина и Елены обгорел снаружи и внутри, но был возобновлен архитектором И. Мичуриным. В 1756 году в храме обновили интерьер: иконостас, стенопись и всю внутреннюю отделку. Ремонтом занимался известный архитектор русского барокко, князь Д.В. Ухтомский. Видимо, обновление храма происходило и в 1800-е годы, поскольку в то время вся старинная утварь и иконы Константино-Еленинской церкви были куплены у дворцового ведомства куицом-старообрядцем И. Ковылиным, основателем Преображенского кладбища в Москве, которое он неустанно украшал древними раритетами. В 1812 году, после наполеоновского пожара Москвы, в подвалах церкви нашли пристанище десятки горожан, потерявших крышу над головой. Храм был разорен ив 1817 году приговорен духовными властями к сломке по ветхости. Бес- приходная церковь не имела средств к восстановлению. Однако ломать храм не стали, так как светские городские власти собирались просить у императора средства на восстановление приписных церквей. Четверть века храм бездействовал, но в конце концов император Николай I распорядился возобновить его. После ремонта храм был освящен в сентябре 1837 года митрополитом Филаретом. На рисунках середины XIX века к востоку от храма видна небольшая часовенка. В 1874—1892 годах настоятелем храма Константина и Елены был известный проповедник и духовный учитель того времени о. Валентин Амфитеатров, которого народ называл «московским утешителем». С XVIII века до самого 1917 года церковь Константина и Елены была ружной, т.е. получала содержание из государственной казны. Изображения храма вошли во многие известные панорамы Кремля и Замоскворечья, например, II. Пикарта (1707— 1708), М. Махаева (1763), О. Кадоля (1830-е гг.), Ж. Акари Барона (1845—1846), Д. Индейцева (1850). Облик архитектурного памятника конца XVII века Несмотря на перестройки, церковь сохраняла облик архитектурного памятника конца XVII века. Она слегка кренилась к югу, но падением не угрожала. Одноглавая, с вытянутой тонкой шейкой-барабаном над зеленой четырехскатной кровле, она живописно смотрелась на фоне краснокирпичных кремлевских стен. Интересен был ее поперечный четверик — ширина церковного здания была больше его длины. Достаточно редкой была и столпообразная колокольня, заподлицо встроенная в трапезную. При храме был придел во имя св. Николая, с южной стороны. Пятиярусный иконостас относился к концу XVII века; в церкви хранилась редкая икона с изображением 150 явлений икон Богоматери. Иван Шмелев вспоминает в «Лете Господнем» виденные в детстве на крестном ходе хоругви церкви Константина и Елены — «легкие, истершиеся, золотцем шитые по шелкам, царевен рукоделья». Тонкая лиричная нота в симфонии кремлевского великолепия. «На зеленом скате горы, — повествует описание Кремля 1883 года, — рельефно белелся силуэт небольшой церквушки, утонувшей в зелени окружавших ее дерев, и золотой ее крест небольшой яркой звездочкой венчал наклонившуюся набок колокольню». Именно такой, только на фоне заснеженного склона, предстает церковь Константина и Елены на картине М.В. Нестерова «Кремль зимой» (1897). А картина Н.К. Константинова «У Кремлевской стены» передает невозможное в нынешней Москве настроение патриархальной тишины и спокойствия: сумерки, ни души кругом, тропинка между сугробов приводит к заснеженному церковному крылечку. Между прочим, картина почти документальна: в 1910 году гласный Московской городской думы Ф.М. Васильев жаловался, что зимой москвичи с трудом могут попасть в храм Константина и Елены по нерасчищенным, непроходимым аллеям кремлевского сада. Маленькая церковка на зеленом скате горы. даже закрытая в 1918 году, конечно, она была как бельмо на глазу для хозяев советского Кремля. Это был первый храм, сломанный в Кремле в XX веке — его снесли летом 1928 года, окончательно опустошив кремлевский Подол. Решение о разборке церкви Решение о разборке церкви принял в мае 1928 года Секретариат ВЦИК под предлогом «расширения площади кремлевского сада». Приговор выносился без приглашения реставраторов и музейных работников. Как пишет В.Ф. Козлов, исследовавший документальную историю сноса храма, последовали протесты архитекторов Центральных государственных реставрационных мастерских (ЦГРМ) и Наркомпроса. Разборка была временно приостановлена, но 13 июня 1928 года Секретариат ВЦИК подтвердил свое решение о сносе. Реставраторы могли лишь обмерить приговоренный памятник старины. Известна акварель с его изображением работы реставратора Д.П. Сухова (1927). Другой предлог для сноса храма выясняется из письма старого большевика В.И. Невского Сталину в защит}7 намеченных к взрыву Чудова и Вознесенского монастырей (1929): «На месте разрушенной церкви Константина и Елены в целях устройства спортивной площадки в Кремле доселе нет никакой спортивной площадки, а валяются кучи мусора». Не спасло памятник даже письмо реставратора Н.Н. Померанцева, который пытался утихомирить советские органы, покушавшиеся на храм, неотразимым аргументом — участием В.И. Ленина в деле охраны церкви Константина и Елены в начале 1920-х годов. Согласно опубликованному В.Ф. Козловым письму Померанцева, «Владимир Ильич, гуляя осенью в Кремлевском саду под горой, обратил внимание на то, что в окне церкви Константина и Елены выбито стекло, и наступающая осенняя погода могла оказать вредное влияние на сохранность этого ценного памятника. Он тотчас же распорядился не только о вставке стекла, но через коменданта Кремля тов. Петерсона отдал распоряжение о закрытии железных ставень в окнах этой церкви». В протоколах ЦГРМ за 1922 год и в самом деле есть записи о просьбе Ленина отремонтировать Константино-Еленинскую церковь. Подтверждает рассказ Померанцева в своих воспоминаниях И.Э. Грабарь: «Однажды Владимир Ильич дал нам такой нагоняй, от которого мы долго не могли опомниться он заметил в одной из церквей разбитое окно. Владимир Ильич тотчас же сделал выговор зав. музейным отделом, сказав, что дело охраны памятников в Кремле стоит не на должной высоте и что необходимо привлечь к строгой ответственности всех нас». Руководство «ленинской партии» Но, конечно, руководство «ленинской партии», успешно скрывавшее от нее даже «письмо к съезду» и так называемое «Завещание Ленина», подобные резоны не принимало в расчет. Кроме одного — «необходимо привлечь»: Н.Н. Померанцев в 1930-е годы был арестован и осужден. О церкви Константина и Елены в Москве вновь заговорили в 1989—1990 годах — в СМИ просочилась информация, что на месте храма началось строительство некоего здания для инженерно-технических служб КГБ и кремлевской комендатуры. Общественность возмущалась уничтожением фундаментов храма, но здание-таки было достроено. В 1730 году императрица Анна Иоанновна, заинтересовавшись рассказом об обретении святыни на башне, велела выстроить при ней каменный храм. Это было сделано в 1730—1731 годах по проекту архитектора Иоганна-Готфрида Шеделя, которого в России, правда, называли Иваном Ивановичем. Строительство храма финансировала гофинтендантская контора. Стена Благовещенской башни с иконой оказалась внутренней стеной церкви; обе постройки составляли, таким образом, единое целое. В 1733 году выяснилось, что постройка была плохо рассчитана и возведена на слабом фундаменте, вследствие чего стены церкви, пристроенные к кремлевской стене, начали отходить от нее. Храм после экспертизы архитекторов А. Евлашева и И. Мичурина пришлось перестраивать. Образ Благовещения сохранялся здесь до советского времени. Он пользовался большим почитанием верующих, которые шли сюда помолиться о заступничестве Богородицы. Они приносили к нему «привески» — крестики, перстни, серьги, монеты, которые, как пишет в своем исследовании искусствовед И.Л. Бусева-Давыдова, записывал в специальную книгу дежурный капрал. В 1742 году в храме произошло чудо — сама возгорелась свеча; по такому случаю церковь посетила императрица Елизавета Петровна и пожертвовала денег на ризу для образа. Свечу больше не зажигали — ее хранили, согласно данным ИЛ. Бусевой-Давыдовой, «для публичного свидетельства». Церковь имела статус ружной, т.е. не имела прихода и получала денежное содержание из казны. В храме бережно хранилось напрестольное Евангелие с надписью: «В лето 1731 ноября 3 дня сие святое Евангелие серебряное повелением благочестивейшей самодержавнейшей великой государыни императрицы Анны Иоанновны самодержицы всероссийской дано в церковь Благовещения Пресвятая Богородицы, которая построена в Кремле городе на Житном дворе». Схожая надпись Схожая надпись украшала серебряный крест, «построенный» в Благовещенский храм по велению Анны Иоанновны. Благовещенская церковь не отличалась ни сложностью архитектурных форм, ни пышностью декоративного убранства. Она воспроизводила распространенный тип храма конца XVII столетия: вытянутый вверх четверик с граненой апсидой, четырехскатная кровля, равновысокие алтарь и трапезная, наличники «нарышкинского» стиля. Разве что тонкий барабан и форма главы выдавали в ней произведение барочного XVIII века. Сходство храма с постройками петровского времени, которое до 1696 года было и временем царя Иоанна Алексеевича, отца Анны Иоанновны, возможно, не случайная прихоть заказчицы. Авторитетный современный историк русского искусства Е.И. Кириченко подчеркивает, что «в царствование Анны Иоанновны намечается. возвращение к древнерусской традиции. Возврат к собственному наследию ассоциируется с древнерусским, которое осмысляется как наследие православное, возврат к истокам истинной веры». Далеко не случайно надзор за постройкой Благовещенского храма Анна Иоанновна поручила своему духовнику, архимандриту Троице-Сергиевой лавры Варлааму. Изящная, стройная Благовещенская церковь украшала и пустынный ныне длинный сад у южной стены Кремля — при взгляде в город с кремлевской террасы, и панораму Кремля из-за Москвы-реки. Ее запечатлели соответствующие многочисленные панорамные изображения XVIII—XIX веков. Редкий вид храма с запада, с живописными крыльцом и входным притвором, доносит до нас акварель мастерской Ф. Алексеева (1800-е годы). Судя по этим изображениям, храм в XVIII столетии был окрашен в светло-желтый цвет, а в XIX — в темно-оранжевый. Храм пострадал при пожаре 29 мая 1737 года, но был восстановлен. Возле него существовало даже небольшое кладбище. При разборке южной стены Кремля в 1771 — 1772 годах для строительства баженовского Кремлевского дворца Благовещенской церкви велено было не касаться. Екатерининский указ 1771 года гласил: «Сломать городовую стену по Москве-реке от церкви Благовещения до церкви Петра Митрополита, а церквей сих не трогать». Чтобы не повредить ее при сломке прочих строений, церковь Благовещения огородили специальным деревянным срубом. Придел Иоанна Милостивого В 1825 году в храме появился придел Иоанна Милостивого; в 1867 году — новый четырехъярусный иконостас эклектического стиля. Храмовый образ на стене был украшен серебряной ризой. В 1891 — 1892 годах престол Иоанна Милостивого устроили внутри башни (отделан по проекту архитектора Н.А. Воскресенского), и она стала приделом церкви Благовещения, соединенной с нею аркой. Первоначально проект устройства придела предусматривал пробивку в башне новых окон, разборку части ее парапета и устройство новых железных наружных лестниц, но Императорская Археологическая комиссия не дала на это разрешения. В начале XX века храм именовали иногда «Нечаянной радости», по другой чтимой иконе Богоматери, пожертвованной из царского дворца. Перед нею, по преданию, однажды помолился идущий «на дело» разбойник — и у младенца на иконе открылись кровоточащие раны; разбойник раскаялся и ушел в монастырь. Церковь Благовещения, «домашней», не парадной архитектуры, оказалась в Кремле как бы на отшибе: в 19ом году московские жители даже жаловались, что зимой не могут добраться до нее по не расчищенным от снега дорожкам нижнего кремлевского сада. Описания Кремля конца XIX — начала XX века говорят о храме кратко: «покосившаяся на сторону небольшая церковка Благовещения на Житном дворе, колокольней для которой и жильем причта служит самая башня», «архитектурного интереса не представляет». Сделаем, однако, поправку на время: храмы 1730-х годов в Москве и были редки, а теперь, после тотальных сносов, и вовсе единичны. Да и представления о ценности архитектурных памятников сто лет назад были совсем иными: например, здания классической и ампирной эпохи только- только начали осознаваться как памятники, которые нужно изучать и сохранять. В 1926 году Благовещенская церковь числилась еще памятником архитектуры, но в 1932-м ее приговорили к сносу Снесена она в 1932—1933 годах. Уничтожен и придел с беломраморным иконостасом в Благовещенской башне. Икона «Нечаянная радость» находится ныне в храме Ильи Обыденного близ Остоженки. Благообразная причина Естественно, жизнедеятельности коммунистических правителей храм в пустом углу Кремля помешать не мог. Историки советского времени изобрели благообразную причину: церковь разобрали, чтобы восстановить первоначальный вид Благовещенской башни. Но почему тогда не снять с нее «поздний», по сравнению с древним основанием, шатровый верх? С утратой храма Благовещения, естественно, обеднела окрестная часть Кремля. Но и весь Кремль лишился в 1928— 1933 годах одной своей архитектурной особенности. Прежде огромные кремлевские соборы соседствовали с миниатюрными церквами. Это была своеобразная игра объемами, архитектурный контраст. Соборы занимали вершину Боровицкого холма, а церковки рассыпались ожерельем вокруг его подножия. До советского времени дожили две из них — Константино-Еленинская и Благовещенская. И не пережили. «В чем прелесть кремлевского пейзажа? — спрашивал в статье «Пейзаж Москвы» (1923) искусствовед Н. Гейнике. — Этот пейзаж живописен, красочно живописен. И основным камертоном его краски является маленький, ярче огня, золотой купол ц. Благовещения, что на Житном дворе. Закройте рукой этот огонек золота, и вы увидите, как потускнеют все краски». В 1993—I994 годах на Соборной площади Московского Кремля было воссоздано уничтоженное в 1930-е годы Красное крыльцо, примыкавшее к южной стене Грановитой палаты. Для Кремля это был первый и пока единственный опыт восстановления погибшего после 1917 года памятника русской истории, если не считать интерьеров двух залов Большого Кремлевского дворца. Конечно, не стоит обольщаться — подлинный памятник старины вернуть невозможно. Новое Красное крыльцо стало как бы памятником «незаконно репрессированному» памятнику. Стоит ли отдельного очерка небольшое крыльцо, если взлетали на воздух дворцы и монастыри, если целые города скрывались на дне рукотворных морей? Стоит, если оно в Кремле на Соборной площади, где о каждом камне при желании можно написать книгу. Тем более что через это крыльцо в буквальном смысле проходили магистральные пути русской истории. И, видимо, не смогла она обойтись без Красного крыльца, коль скоро решили его восстанавливать. Красное крыльцо — парадный вход Красное крыльцо — парадный вход с Соборной площади в Святые Сени великокняжеского дворца и Грановитую палату, заложенное в 1487 году одновременно с палатой. Строителями палаты и крыльца были итальянские зодчие Марко Фрязин и Пьетро Антонио Солари. Происхождение названия крыльца вроде бы не вызывает сомнений: чуть не со школьной скамьи мы помним, что древнерусское «красный» означает «красивый». Новейшие ученые изыскания, однако, установили, что «красными» в древнерусских городах звались главные площади, на которых высились важнейшие церковные и гражданские постройки. В XV—XVI веках, когда нынешняя Красная площадь слыла то Пожаром, то Торгом, то безымянным пустопорожним местом, Соборная площадь в Кремле именовалась уже Красной. Посему и название выходившего на нее парадного крыльца великокняжеского дворца заставляет вспомнить о другом значении эпитета «красный»: «важнейший, почетный». Иногда крыльцо именовали еще Красной или Золотой лестницей. Когда-то с площади вели наверх три лестницы: одна, сохранявшаяся до советского времени, — в Грановитую палату, а две соседние — на открытую террасу, откуда можно было пройти и в палату, и в Благовещенский собор. Три эти лестницы знаменовали сложную этикетную тонкость приема иностранных послов: по средней лестнице поднимались во дворец послы нехристианских государств, по левой. Благовещенской, — только посланники из стран христианских, а по правой, Красной, — те из последних, кого хотели принять при дворе с особым почетом. Но первое и главное назначение Красной лестницы — это великокняжеские и царские «выходы» из дворца во время наиболее торжественных государственных церемоний. Интересно, что с веками кремлевские дворцы сменяли один другой, перестраивались, исчезали и возводились заново, а Красное крыльцо неизменно оставалось их парадным входом. Отметим, что оно было архитектурным центром Соборной площади по оси «запад — восток»: крыльцо располагалось на равных расстояниях от главных входов в Архангельский и Успенский соборы и визуально ориентировалось на портал колокольни Ивана Великого. Русские великие князья и княгини Кого только не повидало Красное крыльцо за свою историю! С него выходили русские великие князья и княгини, цари и царицы, императоры и императрицы — направляясь в Успенский собор сочетаться браком или венчаться на царство. Традиционный крестный ход после венчания на царство — от Благовещенского собора в Грановитую палату также проходил через Красное крыльцо. Цари раздавали на крыльце милостыню, беседовали с митрополитами и боярами. Начиная с Ивана III, русские государи спускались с него в Успенский собор и для богослужений. Забытый историк М.П. Фабрициус описывает, как «низшие и небогатые чиновники, не имевшие золотых кафтанов, ожидали царского выхода на Постельном и на Красном крыльцах». А во время посольских церемоний «все крыльцо наполнялось дворовыми и служилыми людьми младших разрядов, которые стояли здесь, по обе стороны пути, в богатейших костюмах. В другое же время эта лестница, на которой постоянно стоял стрелецкий караул, кажется, была всегда заперта». На ночь все лестницы Красного крыльца запирались решетками. По преданию, на Красном крыльце Иван Грозный вонзил свой посох в ногу посланца князя Андрея Курбского Василия Шибанова, что описал в известной балладе А.К. Толстой. «Кровь лилася из язвы, — повествует Карамзин, — слуга, стоя неподвижно, безмолвствовал. Иоанн оперся на жезл и велел читать вслух письмо Курбского». Отсюда же грозный самодержец наблюдал зимою 1584 года, на закате своего царствования, за внушавшей москвичам мистический ужас кометой и сам предсказал свою близкую смерть: «Сие знамение ко смерти моей». Лжедмитрий I, не чуждый популизма, принимал каждую среду и субботу на Красном крыльце челобитные. В XVII столетии стрелецкому караулу Красного крыльца вменено было в обязанность вести ежедневно особые записи о состоянии погоды и дворцовом карауле, регистрировать все посольские приемы, царские выходы и «загородные походы». Численность караула у Красного крыльца составляла в разное время от 200 до 300 стрельцов, это был главный караул Кремля, при котором всегда находился дежурный стрелецкий голова. Посвящение в сан Патриархи проходили Красным крыльцом, когда принимали посвящение в сан; торжественный традиционный объезд патриарха вокруг Кремля также начинался от крыльца. Иногда непосредственно на крыльце, а не во дворце, государи принимали послов «меньшего разряда». Например, в 1653 году царь Алексей Михайлович здесь принимал мало- российского посланца от гетмана Богдана Хмельницкого. В погожие дни государи смотрели с крыльца на Москву; здесь же играли царские дети. И последний путь русских государей пролегал через Красное крыльцо: через него, например, в 1682 году прошла траурная процессия с телом умершего царя Федора Алексеевича, которого несли хоронить из дворца в Архангельский собор. В обычные дни Красное крыльцо служило своеобразной прихожей царского дворца, где собирались дворцовые служители, «жильцы», незнатные дворяне. Они ждали случая попасться на глаза вельможам или самому царю, обсуждали московские дела и происшествия, ссорились, мирились — похожий повседневный дворцовый быт Лувра, в общем, описал Александр Дюма в «Трех мушкетерах», с поправкой, естественно, на московские реалии. Красное крыльцо, как главный вход во дворец, всегда было местом коммуникации, общения власти и ее подданных. В спокойные времена к нему приходили со смиренными просьбами. «Все челобитчики, — пишет историк И.Е. Забелин, — приходившие с просьбами на государево имя, стояли на площади перед Красным крыльцом и дожидались выхода думных дьяков, которые принимали здесь челобитные и взносили в Думу к боярам». А в «смутные» времена Красное крыльцо становилось в средневековой Москве местом нелицеприятного диалога властей с народом. К крыльцу приходили делегации или сами волнующие толпы, на крыльцо выходили посланные из дворца, выслушивали просьбы и требования, отвечали что умели, давали разъяснения. После смерти царя Федора Иоанновича, в 1598 году, бояре безуспешно обращались с Красного крыльца к народу с призывом присягнуть Думе и учредить боярское правление. Восстание против Лжедмитрия В 1606 году, во время восстания против Лжедмитрия, его приближенный Федор Басманов пытался с Красного крыльца успокоить народ, но был убит одним из заговорщиков. Толпа тут же ворвалась через крыльцо во дворец. После расправы над Лжедмитрием бояре объявили народу с Красного крыльца, что перед смертью он признался в самозванстве. С Красного крыльца во время стрелецкого бунта 15 мая 1682 года был сброшен на копья восставших боярин Артамон Матвеев, затем ворвавшимися во дворец стрельцами были убиты родные дядья Петра Великого Иван и Афанасий Нарышкины, бояре Юрий и Михаил Долгоруковы, Григорий и Андрей Ромодановские. Юный Петр, его брат-соправитель Иван и их мать Наталья Кирилловна, потрясенные и оцепеневшие, видели эти кровавые сцены, так как вынуждены были «показаться» народу на верхней площадке («рундуке») Красного крыльца. 10-летний Петр, по словам В.О. Ключевского, «вызвал удивление твердостью, какую сохранил при этом: стоя на Красном крыльце возле матери, он, говорят, не изменился в лице, когда стрельцы подхватывали на копья Матвеева и других его сторонников. Но майские ужасы 1682 г. неизгладимо врезались в его память». В том же 1682-м, 5 июля, с Красного крыльца взошли в Грановитую палату на знаменитый диспут о вере раскольники во главе с Никитой Пустосвятом. А вышедши обратно, кричали с крыльца в толпу: «Победили! победили! по-нашему молитесь, по-нашему веруйте!» Перед диспутом в Грановитую палату пронесли древние греческие и славянские богослужебные книги намеренно через Красное крыльцо, чтобы народ видел, какие средства имеет церковь против своих мятежников. (Кстати, в середине XIX века служители единоверческой церкви проводили на Красном крыльце «миссионерские» беседы с народом, которые иногда превращались, как в XVII столетии, в диспуты о старой и новой вере с участием старообрядцев. В 1689 году царевне Софье самой пришлось беседовать у крыльца с недовольными стрельцами, а затем она, по словам историка С.М. Соловьева, «велела собрать весь народ, бывший в Кремле, и держала перед ним, по свидетельству очевидца, длинную прекрасную речь». Преступники из знатных родов К крыльцу приводили для разбирательства и преступников из знатных родов: в 1688 году, например, сюда «в простых санишках» был привезен князь Яков Лобанов-Ростовский, ограбивший обоз с царской казной на Троицкой дороге. На крыльце объявляли и царскую волю провинившимся и опальным боярам и дворянам. Под Красным крыльцом было и специальное помещение для преступников: протопоп Аввакум упоминает в «Житии», как царь Алексей Михайлович, которому сподвижник протопопа Федор юродивый излишне дерзко передал его письмо, «осердясь, велел Феодора взять и совсем под Красное крыльцо посадить». В раннее петровское время крыльцо по-прежнему служило самой торжественной трибуной города. В финальном акте торжеств 1696 года по случаю Азовского похода с Красного крыльца глашатаи объявляли приказы о наградах героям азовского взятия. С переносом столицы и переездом двора в Петербург Кремль опустел. Но и после Петра государи приезжали короноваться в Москву, и снова оживали Соборная площадь и Красное крыльцо. Через крыльцо императоры, как и в глубокую старину, проходили в Успенский собор, через него и возвращались во дворец. М.И. Пыляев пишет в «Старой Москве» о коронации Екатерины II (13 сентября 1762 года): «Как только государыня из дворца вышла на Красное крыльцо, начался звон во все колокола и военная салютация». В полночь после коронации Екатерина «инкогнито» любовалась с крыльца праздничной иллюминацией Москвы. Схожи описания коронации Николая I (22 августа 1826 года): с крыльца он приветствовал народ тремя поклонами. Старинная гравюра запечатлела, как выходит на крыльцо, направляясь для коронации в Успенский собор, император Александр И. Впрочем, предания старины оживали лишь в дни торжеств, а в прочее время обычная жизнь оставленной царями столицы текла своим чередом. Поэт К.Н. Батюшков говорит в очерке «Прогулка по Москве» (1811 — 1812): «Здесь нищий отдыхает на красном крыльце, положив голову на котомку; он отдыхает беспечно у подножия палат царских, не зная даже, кому они некогда принадлежали». Мемуары начала XIX столетия Красное крыльцо часто упоминается в мемуарах начала XIX столетия (как раньше — в деловых документах XVII). Из них можно узнать, например, как ждали москвичи у Красного крыльца 16 июля 1812 года императора Александра I и как, добравшись в Кремль глубокой ночью, он прошел Красным крыльцом в Успенский собор на молебен об избавлении России от наполеоновского нашествия. «Я входила туда (во дворец. — КМ.) по лестнице, по которой несколько дней назад шел император Александр», — напишет знаменитая французская писательница Жермена де Сталь, побывавшая в России в 1812 году. Примечательно, что Красное крыльцо в те времена не воспринималось как пристройка к Грановитой палате. Авторы всех описаний Москвы XVIII — первой половины XIX века говорят о нем как об отдельной кремлевской достопримечательности, перечисляют крыльцо в ряду других достопамятных кремлевских зданий. Особое историческое значение Красного крыльца как трибуны, с которой обращались к народу, прекрасно осознавалось и в XIX веке. Граф Ф.В. Ростопчин, например, так и назвал свою публицистическую книгу (1807) — «Мысли вслух на Красном крыльце». Всех знаменательных событий, связанных с Красным крыльцом, конечно, не перескажешь. Стоит упомянуть разве что об одном: в 1818 году на крыльцо вышел гостивший в Москве прусский король Фридрих Вильгельм, окинул взором панораму Первопрестольной и воскликнул: «С Москвой не может соперничать ни один город в мире!» В XIX — начале XX века крыльцо использовалось уже лишь для высочайших выходов в Успенский собор. Пожалуй, Красное крыльцо было единственным местом в империи, где не народ кланялся царю, а наоборот — так соблюдался древний обычай. Вот, например, газетный отчет о пребывании Николая I в Москве в сентябре 1834 года: «Государь император, обошед соборы, возвратился во дворец и с высоты красного крыльца низко поклонился народу». Дореволюционная фотооткрытка запечатлела царский выход 1898 года: с крыльца спустились Николай и императрица Александра Федоровна. Коронационный выход с Красного крыльца А их же коронационный выход с Красного крыльца в 1896 году был заснят французским кинохроникером К Серфом; документальный фильм о коронации с успехом шел потом в столичных синематографах. Народное ликование так запомнилось Николаю II, что в 1909 году, когда его в Севастополе приветствовали военные моряки, он записал в дневнике: «Раздалось такое ура!, которое можно сравнить с московским на Красном крыльце». Облик Красного крыльца, сложившийся к началу XX века, — лестница, приводившая внизу к двум перпендикулярным аркам, украшенным гигантскими фронтонами в духе «московского барокко» рубежа XVII—XVIII столетий, — заметно отличался от его древнего вида. Как выглядело крыльцо в старину, помогают представить его довольно многочисленные изображения. Это и древний, начала 1600-х годов, план «Кремленаград», и миниатюры из рукописных книг о восшествии на царство и бракосочетании царя Михаила Федоровича, и гравюры мастеров XVIII столетия И. Соколова (из «Коронационного альбома» императрицы Елизаветы Петровны) и Н. Саблина, и акварель знаменитого зодчего Д. Кваренги (конец XVIII века), и картина известного художника Ф. Алексеева «Вид Красного крыльца» (начало 1800-х годов). Средневековые изображения рисуют поначалу простую открытую лестницу. Можно разглядеть и весь существовавший до пожара 1737 года ансамбль галереи с тремя лестницами. Собственно Красным крыльцом в старину называлась вся галерея с тремя лестницами, и лишь впоследствии, в XIX веке, это название перешло на Красную лестницу, примыкавшую к Грановитой палате. Под крыльцом были ворота во внутренний двор великокняжеского дворца. В 1630 году крыльцо увенчали кровлей на бочкообразных столбах; над маршами лестницы высились шатры, увенчанные двуглавыми орлами. В 1667 году царь Алексей Михайлович повелел расписать яркими красками крыльцо и южную стену Грановитой палаты. Описание крыльца приводит в старинном «Обозрении Москвы» А.Ф. Малиновский (1820-е годы): «На нем была крышка с тремя башенками, яркими красками раскрашенными, а при входе с площади медные дверцы, которые растворялись только для самого государя для парадных выходов». Научные реконструкции вида крыльца тех времен Научные реконструкции вида крыльца тех времен рисуют четыре шатра и каменную «бочку» над серединой лестницы. Лестница из 32 ступеней была белокаменная, покрытая железными плитами; с внешней стороны ее ограждали каменные резные перила. Внутри она была расписана золотом и красками. Лестница имела кровлю, покрытую золоченой медью, отсюда и название Золотой. Замечательным украшением крыльца были медные скульптуры львов на площадках-рундуках; в старинных книгах сохранились их изображения, и по их подобию, кстати, в конце XIX века отлили двух бронзовых львов для вестибюля Исторического музея. Фронтоны крыльца венчались двуглавыми орлами, перила его были резными. В торцовой стене Святых Сеней и сейчас сохраняются два великолепных заложенных портала, выводивших некогда на Красное крыльцо. В ноябре 1682 года крыльцо пострадало от пожара: сгорела деревянная кровля, расплавились львы. В 1683 году крыльцо было возобновлено, а в 1685-м восстановлена и вызолочена шатровая кровля. Золочеными были и новые львы, высеченные в 1686 году из камня мастером Григорием Ивановым. Шатры Красного крыльца сгорели в пожаре 1696 года и больше не возобновлялись. Облик конца XVII века крыльцо сохраняло до пожара 1737 года, после которого оно никогда не имело уже кровли. В 1753 году, в связи со строительством нового Кремлевского дворца для Елизаветы Петровны, Красное крыльцо было основательно переделано архитектором князем Дмитрием Ухтомским и «каменным мастером» Диселем. Правда, Ухтомский сохранил старинные резные камни, вставив их в новую вычиненную кладку. Красное крыльцо было внесено отдельным пунктом в список зданий, которым никоим образом не должно было повредить строительство баженовского Кремлевского дворца. При Екатерине, судя по гравюрам того времени, колонны нижней площадки крыльца не имели резьбы, но Ф. Алексеев в начале 1880-х годов изображает их уже резными. Грановитая палата В 1812 году, когда французами была «слабо взорвана» Грановитая палата, Красное крыльцо уцелело. Его отремонтировали и укрепили в 1815 году. Вот голос восхищенного туриста из 1822 года. Историк М.П. Погодин записывает в дневнике: «Ходили на Красное крыльцо. Здесь по этим ступеням ходил царь Алексей, за ним в трескучий мороз на руках несли Петра. Какие воспоминания!» Воспоминания, однако, очень быстро и в самом деле стали только воспоминаниями. Реставрация крыльца при Николае I, когда восстановили по старинным рисункам резные столбы нижней площадки, на деле обернулась его реконструкцией, проще говоря, строительством «новодела» на месте старого крыльца. Эта поучительная и, к сожалению, весьма актуальная для современной Москвы история изложена недавно в фундаментальном исследовании «Памятники архитектуры в дореволюционной России» (М., 2002). В 1842 году архитекторы Ф.Ф. Рихтер, Н.И. Чичагов и А.Н. Бакарев предложили перестроить крыльцо «с сохранением древнего его вида. ибо ступени и площадки устроенные из дикого камня и в особенности камни ступеней получили от осадки такие неровности, что многие камни вышли за определяемые для них линии и тем делают безобразие. чрез переделку означенного крыльца вновь сохранится приличный вид во всех частях возводимого Кремлевского Дворца». Сколько древностей в России уничтожили и продолжают уничтожать ради «приличного вида». В XIX веке, впрочем, монархи не были в рядах энтузиастов. Высочайшего разрешения на перестройку не последовало, однако заведовавший строительством нового дворца барон JI.K. Боде поручил архитекторам составить проект крыши над Красным крыльцом «по древнему образцу». Ф.Ф. Рихтер сделал копии старинных изображений Красного крыльца, и Николая I стали спрашивать, «не благоугодно ли будет разрешить, по случаю необходимой перекладки в ветхость пришедшего Красного крыльца, восстановить над оным по прежнему и крышу с башнями и воротами». Высочайшего повеления в 1843 году опять не последовало, наоборот, царь повелел оставить крыльцо как есть, без крыши, но договор на работы был уже заключен в 1842 году. Старое крыльцо Из документов ясно, что старое крыльцо разобрали, а когда начали восстанавливать «по указанию архитекторов без малейшего отступления от деталей и шаблонов», то «по непредвиденности» оказалось, что высота новых ступеней меньше, чем у старых, и число их пришлось увеличить, т.е. фактически выстроить новое крыльцо на месте старого. Позволим себе процитировать диалог на этот счет между бароном Боде и княгиней М.П. Волконской, большой любительницей московской старины. Впечатление такое, что это в современной Москве разговаривают, например, защитники памятников старины и глава комплекса реконструкции города В.И. Ресин. Княгиня высказала барону сожаление, что «не пощадили Красного крыльца, современного московским допетровским царям». «Мы вам лучше его выстроим», — возразил энтузиаст реконструкций николаевской эпохи. — «Да не нужно лучше, — уговаривала княгиня, — оно будет тогда искажением средневекового типа». — «Ну так мы вам его перестроим заново в том виде, каковым он был», — отвечал Ресин XIX века. Знал ли о произошедшем французский писатель Теофиль Готье, побывавший в России в 1858—1859 годах? «Украшенная так, как она украшена, эта лестница уже представляет собою целое событие в архитектуре» — вот его отзыв о новом Красном крыльце. Царские дворцы, открытые до революции для бесплатного осмотра, стали после нее недоступны для «гегемона», не говоря уже о «попутчиках» и «прослойках». А раз так — зачем нужно крыльцо с площади в эти дворцы? Новая власть все увереннее чувствовала себя в кремлевских стенах и захотела наконец потеснить старину. Большой Кремлевский дворец стали перестраивать для намеченного на 1934 год XVII съезда ВКП(б). В результате погибли древнейший кремлевский храм Спаса на Бору и два великолепных зала Большого Кремлевского дворца — их место занял зал для рабоче-крестьянских делегатов, тот самый, где заседали до 1993 года съезды народных депутатов СССР и России. Делегаты, депутаты и служащие кремлевских учреждений, конечно, должны были питаться. Естественно, для столовой не стали искать иного места, как участок «ненужного» Красного крыльца. Сломали его в 1934 году (по другим данным, в 1935-м). Часть деталей убранства крыльца Столовая исправно работала до 1993-го. При сносе удалось спасти часть деталей убранства крыльца. А в 1969 году близ Тайницкой башни Кремля был случайно обнаружен загадочный белокаменный обрубок, на поверку оказавшийся обезображенным львом с Красного крыльца. Он был препровожден в музей. «Разобрано Красное крыльцо — с горечью писал уже в 1960-е годы художник Павел Корин. — Белокаменные львы, примыкающие к Грановитой палате, пошли на бут». Планы восстановления Красного крыльца существовали уже в 1970-е годы. В книге «Каменная летопись Москвы», вышедшей в 1978 году, доктор архитектуры А.В. Иконников как бы между прочим упоминает, что «крыльцо это предполагается в будущем восстановить, используя сохранившиеся документы. Служебная пристройка 1930-х годов. будет при этом убрана». С середины 1980-х, когда цензура стала закрывать глаза на публикации о вандализме в СССР 1920—1970-х годов, в печати все чаще появлялись призывы восстановить крыльцо и воссоздать исторический облик архитектурного ансамбля Соборной площади, который столовая 1930-х годов безжалостно уродовала. В 1985-м студенты МАРХИ делали дипломные проекты на тему «ретроразвития» Кремля, восстанавливая Красное крыльцо на бумаге. В натуре же в том же 1985 году изумленные посетители суздальского Кремля могли видеть — Успенский собор Кремля московского и Грановитую палату с Красным крыльцом. С шатрами и львами! Это были гигантские фанерные декорации к американскому кинофильму о Петре Великом, сделанные под руководством архитекторов МЛ Кудрявцева и А.А. Малинова. С десяти метров фанерное Красное крыльцо было почти неотличимо от настоящего. Что ж, в то время заказ на воссоздание Красного крыльца мог быть только американским. И вот в начале 1990-х годов нежданно-негаданно возник заказ российский. 29 декабря 1992 года мэр Москвы Юрий Лужков и комендант Московского Кремля Михаил Барсуков направили Президенту РФ Борису Ельцину предложение восстановить Красное крыльцо в целях возрождения исторического облика Кремля. Ельцин написал на письме «дело стоящее». 13-я мастерская «Моспроекта-2» Проектные работы выполняла 13-я мастерская «Моспроекта-2». По словам главного архитектора проекта воссоздания Никиты Мухина, крыльцо восстанавливалось «в последней редакции», т.е. в том виде, который сложился в основном к середине XVIII века. Для научной реконструкции крыльца имелись документальные и натурные материалы: чертежи архитектора XIX века Ф. Рихтера, фиксационные чертежи, сделанные при сносе, точная модель палаты с крыльцом из Музея архитектуры, следы примыкания кровли и площадок крыльца, сохранившиеся на стене Грановитой палаты. Для нового крыльца изыскали мячковский известняк и специальный гранит. На южной стене Грановитой палаты восстановили по образцу, единственной сохранившейся, подоконные белокаменные доски с изображениями львов. Для арок крыльца вновь сделали четыре восьмигранные колонны, покрытые резным растительным орнаментом, четыре картуша с геральдическими орлами. Вновь изготовили три статуи львов — двух лежащих и одного сидящего, со щитом. Работы, как отчитывались потом реставраторы, велись с соблюдением всего старинного технологического процесса; даже инструменты каменотесов были, как в старину, выкованы в кузницах. Воссоздание крыльца было закончено к 12 июня 1994 года. Правда, судя по старым фотографиям и отчетам подрядчиков, крыльцо восстановлено в «рихтеровской версии». Лестница, по замыслу авторов проекта, должна была стать не декоративной, а функциональной: заложенные двери Святых Сеней вновь открывались. Так что по Красному крыльцу теперь могут ходить президенты. Восстановительные работы 1993 года в Кремле можно трактовать как своеобразное отражение политической борьбы ветвей российской власти. Во времена противостояния президента Ельцина и Съезда народных депутатов, пик которого пришелся как раз на 1993 год, председатель Верховного Совета РФ Руслан Хасбулатов часто высказывал идею выселить из Кремля властные структуры и сделать его историко-культурным заповедником. Ответ Президента Ответ Президента Ельцина был «асимметричным»: он распорядился восстановить уничтоженные в 1930-е годы Александровский и Андреевский залы Большого Кремлевского дворца, что естественным образом повлекло за собою ликвидацию находившегося на их месте зала заседаний Съезда. Депутатская столовая столь же естественным образом сменилась новым Красным крыльцом. Но не будем гадать, какая причина в наибольшей степени побудила исполнительную власть к активным действиям на ниве восстановления памятников культуры. То ли, что ЮНЕСКО включило Кремль в список всемирного культурного наследия? Желание ли изгнать из Кремля народных депутатов? Какая, в конце концов, разница — ведь благодарные потомки теперь веками будут любоваться Красным крыльцом, а об утраченной столовой и переехавших депутатах и не вспомнят. Практически на любой из картин и гравюр XIX века, изображающих кремлевские соборы, видна высокая ограда Соборной площади. Это стильная высокая чугунная решетка с рисунком из пересекающихся «готических» стрельчатых арок; в верхнем ярусе узор образовывал кресты, а столбы входных ворот венчали двуглавые золотые орлы. Ограда храма, граница, обозначающая пределы освященной церковной земли, — что может быть естественнее для русской церкви? Естественно, имели свои ограды и городские соборы, имела ее и Соборная площадь — комплекс главных храмов русской земли. Неестественно, что она не имеет ее теперь. Ограда кремлевских соборов начиналась от Большого Кремлевского дворца и тянулась от него к Благовещенскому собору, далее к Архангельскому, затем к колокольне Ивана Великого, от нее — к Патриаршему дворцу и заканчивалась у торца старой Оружейной палаты на Сенатской площади. Ворота в ней были устроены между Благовещенским и Архангельским соборами, а также между Архангельским собором и Иваном Великим. Решетка похожего рисунка проходила также от Успенского собора к церкви Ризположения.     автор :  архив e-mail :  moscowjobnet@gmail.com www :  Google plus статья размещена :  28.11.2019 23:16                НАЗАД     НА ГЛАВНУЮ         MOSCOWJOB.NET Администрация сайта не несет ответственности за содержание объявлений. moscowjobnet@gmail.com